В комнате было прохладно, оттого обнаженное тело покрылось мурашками. Однако настоящую дрожь Арман испытывал, когда слышал в комнате тихие шаги, чувствовал прожигающий взгляд, ощупывающий его с ног до головы, и особенно - когда на макушку изредка ложилась ладонь, приглаживая растрепанные волосы. Томас был похож на хищника, сужающего круги вокруг своей добычи; наверное, это могло продолжаться бесконечно.
- Что теперь? - без малейшей насмешки, напротив, заинтригованно и тихо спросил Арман, сжав кулаки. Его руки, вытянутые вперед, были накрепко привязаны к балкам изголовья. На глазах сидела черная плотная повязка. Все, что у него было, это слух и собственный язык; поэтому он лежал на животе, вытянувшись на постели, и ждал, лишь иногда осмеливаясь подтолкнуть Томаса к чему-то еще, чему-то новому.
В конце концов, иногда смотреть было так же приятно, как трогать, трахать, дразнить.
- А теперь вам лучше помолчать, мистер Майер, - Томас подошел к изголовью кровати и наклонился к самому лицу Армана.  Глаза преподавателя по немецкому были завязаны, и он не мог видеть серьезно-сосредоточенное выражение лица председателя студсовета.
Арман бы красивый мужчиной, куда там всем любовникам Томаса, которые были у него прежде. Он мог бы любоваться этим телом часами, но, к сожалению, у них было не так уж много времени.
Томас провел ладонью по обнаженной спине, очерчивая контур позвоночника. Тепло. А кожа на ощупь такая мягкая, гладкая. Захотелось провести по ней языком, но он сдержался.
- Вы и правда так нетерпеливы?

Арман коротко вздохнул, когда почувствовал прохладное прикосновение к спине. Юноша умел быть властным - даже от одного звука его голоса иногда подкашивались колени, особенно когда он прямо, ровно смотрел ему в глаза, рассказывая что-то о затратах на декорации в актовый зал.
- Я любопытен, - ответил Арман, поведя плечами. Сомкнулись, перекатываясь под кожей, его лопатки; напряглись крепкие мышцы. Со стороны могло показаться, что он исключительно неудобно вытянулся на постели, однако ему было комфортно. - Мне всегда интересно, что у вас на уме, Томас.
Это была чистая правда - даже зная этого парня полгода, Арман до сих пор не мог представить, что творится в его голове. Особенно теперь, когда Томасу иногда хватало просто подержать его привязанным к постели. Или усадить, обнаженного, к себе на колени и заставить мастурбировать. А однажды он поставил раздетого Армана в угол и долго, пристально рассматривал, как меню в дорогом ресторане.
Кажется, фантазия у Томаса была еще живее и безумнее, чем его скованное рациональными рамками сознание. Оттого Арман вцепился в него, оттого продолжал эти отношения, не связанные ничем, кроме желания и странного доверия. В конце концов, ему было до ужаса интересно узнать, каково это - трахаться практически без физического контакта.

Томас предпочел не отвечать. Он был занят тем, что скользил внимательным запоминающим взглядом по телу учителя. Ему нравились эти небольшие игры, которые Арман разделял с ним, те роли, которые ему доставались, сам процесс. За эти несколько месяцев он узнал тело Майера лучше, чем свое собственное. Но ему все еще казалось, что есть что-то, что от него скрывают, не показывают, и он ужасно хотел завладеть этим.
Значит, любопытно, мистер Майер? Что ж, взаимно.
Томас решил в этот раз не ограничиваться пассивным наблюдением. Он забрался на кровать и сел в ногах у связанного Армана. Взял с тумбочки массажное масло, вылил немного на ладонь и принялся медленно массажными движениями втирать его в тело, тщательно разминая мышцы, расслабляя уставший за день организм.
Переместившись в нижний отдел спины, Томас тщательно разминал ягодицы, разводя их то и дело и проходясь меду ними ребром ладони.
Если это перейдет в обычный массаж и закончится им, Арман, пожалуй, ощутит себя обманутым. Разумеется, он не имел ничего против массажей, это была отличная прелюдия, и все же от Томаса он ожидал чего-то... другого. Впрочем, когда его руки переместились на ягодицы, втирая приятно пахнущее масло в кожу, Арман заподозрил, что сегодня, возможно, у них произойдет что-то новое.
Ребро ладони прошлось по заду, слегка потерев анус. Ох, черт. Это и впрямь было необычно - с Томасом Арман никогда не был уверен, где начинается и где заканчивается его строгий расчет, было ли это специально или случайно. Однако такое прикосновение однозначно заставило его разволноваться; даже то, что Томас сидел рядом, но не на нём, выглядело своего рода издевкой.
- Вам хватает этого, Томас? - спросил Арман, с замиранием сердца ожидая, что будет дальше. Сегодня они еще немного превысили порог допустимого, и все же это было исключение, лишь подтверждающее правило. - Почти не участвовать, не трогать, наблюдать... Разве этого бывает достаточно?

- Обычно да, - задумчиво-сдержанно ответил председатель, поглаживая яички и начавший твердеть член. В этом положении Арман выглядел очень беспомощным и уязвимым. Томас мог бы сделать с ним все, что пожелает. Но никогда не позволял себе больше того, чего ему хотелось в данный момент. Он и сейчас едва касался кончиками пальцев горячей нежной кожи. - Но не сегодня. А вам нравится все обсуждать в процессе, мистер Майер?
Между ними за последние полгода произошло много чего, в том числе интимного, но обращение Томаса осталось безукоризненно вежливым, несмотря на то, что смотрел он теперь на молодого учителя немецкого совсем не так, как раньше. Томас мог скрыть вожделение за маской холодного равнодушия, мог делать вид, что едва слушает объяснения своего однофамильца. но его взгляд, цепкий и обжигающий, выдавал его желания с головой.
Томас наклонился ниже и снова развел подтянутые ягодицы ладонями, на этот раз очевидно намеренно коснувшись ануса подушечкой большого пальца. Легко надавил, проталкивая его внутрь, но тут же вышел и снова прошелся пальцами по мошонке и члену.

- Ну, наверное, хреновый из меня родитель, тут ты права. Что Шон, что Дэй делают все, что хотят. Знаешь, если так судить. переходный возраст у них начался примерно в пять  до сих пор не закончился. А Шон искренне думает, что смотреть часами на то, как кого-то грызут, расчленяют и вообще убивают тысячей разных способов - это офонареть, как весело. Так что с его точки зрения, он устроил нам незабываемый вечер, - Колсон тихо рассмеялся и обнял девушку за плечи, притягивая к себе еще ближе.
Сейчас Итан чувствовал себя долбаным мазохистом. Он ощущал жар ее тела даже через одежду, но вместо того, чтобы отодвинуться, избегая соблазна, наоборот прижал ее к себе еще сильней. от мягкого аромата ее волос чуть кружилась голова, и сейчас ему было решительно все равно, что там происходит на экране.

Да, да, да, он сделал это. Впервые с того самого момента, как началась их связь, как Арман опустился перед ним на колени и отсосал в собственном же кабинете, он почувствовал горячую упоительную тяжесть его плоти на своих губах. Поднявшись на локтях, он поцеловал его влажную головку любовно и долго, тронул языком, кончиком забираясь под крайнюю плоть, и чувственно, мягко отпустил, прихватив напоследок губами - словно это и впрямь была не прелюдия к минету, а настоящий поцелуй.
- К вашему сведению, Томас, - проговорил он и тут же напрягся, коротко вздохнув: пальцы Майера оказались внутри, заполнили так резко и хорошо, как только и надо. Арман чуть не потерял лицо, чуть не застонал в голос; по щеке скользила влажная плоть, прохладная от его слюны, но ему враз стало на это наплевать - да и куда там, когда Томас растягивал его изнутри. Он заломил брови, судорожно и рвано выдыхая через нос, и с большим трудом заговорил дальше: - К вашему сведению, ракетки я уже опробовал. Две сразу. Это было сложновато, не поспорю.
Он коротко улыбнулся и вслепую потянулся к его члену, который, впрочем, скользнул мимо его рта к уху. Арман повернул голову, хоть шею от этого стремительно затекла, и прошелся ртом по его стволу. Пальцы в заднице ужасно отвлекали - он хотел бы просто обмякнуть на постели и стонать в подушку, подбрасывая бедра, когда Томас начнет трахать его сразу четырьмя. Однако от такого замечательного шанса трахнуть мальчишку как следует отказался бы только полный идиот. Когда Арман снова вернулся к головке, Томас наконец-то вставил ему в рот, и он подался навстречу, с причмокиванием посасывая увесистый гладкий ствол, жадно насаживаясь глубже, и подумал мимолетно: как он сейчас смотрит на него, какими глазами?...

Он никогда бы в этом не признался, но ему нравилось наблюдать за реакциями Армана. Он смотрел на него глазами голодного хищника, почуявшего добычу, не мог не смотреть. Он чувствовал, как от жадных спазмов сводит горло, и ему становится тяжело дышать, как тянет низ живота, сводя бедра сладкой судорогой. Он был рад, что в этот раз немного можно отпустить контроль и не следить за лицом, все равно Арман не видит. И это заводило еще больше.
Томас приоткрыл рот, провел языком по пересохшим губам и шумно выдохнул, когда Арман взял в рот. Отсасывал он еще круче, чем в порно, Томаса всегда удивляло это показное бесстыдство. Такое ощущение, что Майеру нравилось выставлять себя развратной беспринципной шлюхой.
Но Томас его таким не видел. Никогда. Ни шлюхой, ни легкомысленным прожигателем жизни, ни душой компании. Для него Арман был особенным, но не совсем в том смысле, в котором бы хотел сам Арман. Однако Томас ни за что бы не поделился ни с кем своими впечатлениями об этом необычном человеке. Былов этом что-то интимно-запретное, все равно как рассказать о своих скелетах в шкафу.
И это "что-то" принадлежало одному Томасу. А он никогда не любил делиться.
- Вынужден ответить отказом, - он заговорил только тогда, когда каким-то чудом умудрился выровнять дыхание. Голос то и дело порывался сорваться, но тон был сдержанным и спокойным, как всегда. Выдержка не изменила ему и в этот раз. - С одной стороны, моя ракетка из эксклюзивной коллекции, она слишком хороша для подобных забав, с другой - она недостаточна  хороша для вашей задницы, мистер Майер. Вы достойны чего-то более ценного. А что до двух сразу, то, простите, но единственный в этой школе достойный теннисист кроме меня, это Куон МакКуин, но почему-то я сильно сомневаюсь, что он согласится, если я ему предложу нечто подобное.
Чем больше он говорил, чем пошлее был контекст, чем больше смотрел на трагичный излом бровей, почти сползшую повязку и дорожку слюны в углу рта, тем ясней понимал, что сегодня не ограничится одними наблюдениями.
Арман вызывал целую гамму чувств, и Томас наслаждался всеми оттенками запретных эмоций, собирая их в восхитительный чувственный букет изысканнейшего наслаждения.
Добавив еще один палец, он ускорил темп, одновременно усиливая нажим. Он знал, чего хочет Арман, тот никогда не скрывал своего желания почувствовать в себе чем больше, тем лучше. Томас позволял себе подобные игры крайне редко.
Головка члена уперлась в заднюю стенку горла, а ствол обвил горячий язык, и он еле сдержался, чтобы не застонать.
Ощущение, что он только что едва не потерял над собой контроль, окатило его ледяным холодом. Он вздрогнул, не в силах справиться с дрожью, прошедшей по его телу и с пошлым хлюпаньем убрал пальцы, задев напоследок простату.
- Довольно, мистер Майер, - Томас отстранился, с неохотой покидая влажный горячий рот. - Расскажите мне, чего хотите вы.
Великолепно, это было великолепно, рядом с Томасом Арман впервые чувствовал себя настолько заполненным. Сразу три пальца неистово долбили его, твердый член скользил во рту, а этот засранец так холодно и отрешенно рассуждал про ракетки, что очень хотелось слегка его укусить. О Аллах, как же интересно узнать, что за выражение у него на лице. Неужто по-прежнему это чуть равнодушное, но цепкое отрешенное внимание, с которым можно рассматривать порнокартинку, но никак не человека? Или же - Арман чуть не поперхнулся и застонал, яростно вздергивая бедра, разрываясь между его пальцами и членом - или же румянец возбуждения, пряди, прилипшие ко взмокшему лбу, лихорадочно горящие глаза? До чего же было любопытно - но рано, еще слишком рано.
Поэтому Арман с благодарностью растворился в подброшенной ему фантазии о Майере и Маккуинне, представлял, как сзади его прямо сейчас берет этот яркий, взбалмошный мальчишка. Но Майер все равно поглощал этот воссозданный образ; он со своим запахом дорогого одеколона, шумным дыханием, мертвой хваткой на шее, он со своими гибкими длинными пальцами и холодным голосом, он заводил Армана прежде всего тем, что только сегодня и только сейчас был таким настоящим, несдержанным и горячим. В какой-то момент Арман достал его. И, может быть, у него даже получится по-настоящему его трахнуть.
...впрочем, все эти мечты и планы натолкнулись на лед в голосе Томаса, как чертов Титаник на сраный айсберг, и стремительно разлетелись в пыль. Арман протестующе застонал, не желая расставаться ни с его пальцами внутри, ни с его членом, и, лишившись его поддержки, сполз на подушки, тяжело дыша. Шею ужасно ломило, и Арман, недовольно сопя, попытался размять ее - хрупнул плечами, потерся лицом о покрывало, слегка наклонил голову то в одну сторону, то в другую. Здесь он заметил, что повязка сползла с одного его глаза вверх. Он попытался посмотреть на Томаса, но увидел только его смятые брюки и член, и это было горячее, вкусное зрелище, от которого во рту снова набралась слюна.
- Чего хочу я? - повторил Арман хрипло. Перебравшись ближе к изголовью, он, в конце концов, настолько ослабил натяжение веревок, что смог сесть на пятки, руками упираясь в постель у коленей, и посмотрел на Томаса из-под повязки, хоть для того пришлось высоко и забавно запрокинуть голову. - Я хочу трахнуть тебя.
Вот так свысока Арман улыбнулся ему, молча впитывая это великолепное зрелище. Председатель студсовета, утонченно красивый в своей юности, одетый и застегнутый до последней пуговицы рубашки, не считая штанов, совершенно не был на себя похож. Очки сбились на кончик носа, на лице блестели дорожки от капель пота. Влажные губы так и просили поцелуя, головку члена, пальцы - что угодно. Твердо стоящий, чуть подрагивающий в воздухе член, побагровевший от прилившей крови, незамедлительно вызвал у Армана желание почувствовать его в себе. Но ярче всего были все же глаза, эти обычно спокойные, холодные зеленые глаза, сейчас горящие столь неистово, что Арман, пожалуй, готов был подумать, что Томас в эту минуту ненавидит его.
- Я хочу прижать тебя к кровати, - продолжил Арман, от души решив отомстить за то, что этот маленький засранец так и не дал ему кончить. Учитывая, что в этот момент они смотрели друг другу в глаза, каждое слово приобретало дополнительный вес. - Забраться на тебя, держать за руки и трахать до тех пор, пока ты не спустишь прямо в меня. Я бы хотел, чтобы у тебя не осталось сил даже на то, чтобы стонать. Хотел бы обкончать эти твои чертовы очки. Терпеть их не могу. И они, к тому же, страшно мешают целоваться.
Арман сглотнул, пытаясь смягчить пересохшее горло, и потянулся к Томасу, чтобы легко коснуться его губ своими. Это был удивительно целомудренный поцелуй, не считая того, что во рту Армана еще сохранился терпкий вкус его члена. К тому же, угол был ужасно неудобным: еще чуть-чуть, и Арман бы задел линзу, а так ему приходилось слегка выворачивать плечо.
Отстранившись, он коротко выдохнул и пожалел, что не может сжать свою плоть ладонью. После такого поцелуя и кончать не жалко.
- Я бы трахнул вас, Томас, - повторил Арман. - Das wäre wirklich schön.

Хуже могло было быть только то, что Арман мог увидеть его раньше, до того, как Томас взял себя в руки. Чертова повязка сползла, а он настолько увлекся, что даже этого не заметил.
Тело Томаса сковало от ужаса, он почувствовал, как леденеют пальцы, а грудную клетку стискивает железным обручем. Такого сильного приступа паники он давно не испытывал.
Арман смотрел ему в глаза, а Томас не мог отвести взгляд. Он больше не контролировал ситуацию, но хуже всего было не это. А то, что он не находил в себе силы сопротивляться этому взгляду, не мог не слушать то, что говорит Арман, не мог не представлять.
Еще до того, как сообразил, что делает, Томас протянул руку и закрыл ладонью Арману глаза. Пальцы дрожали от напряжения, его и самого нехило трясло. Впервые за их знакомство все пошло не по сценарию, не так. Но страшно было совсем не из-за этого. Томаса испугало собственная реакция. Он понял, что хочет подчиниться, хочет, чтобы было так, как сказал Арман.
- Довольно! - в голосе больше не было льда, только растерянность, волнение и паника. - На сегодня достаточно.
Он отнял ладонь от лица Армана и отвернулся, поправляя белье и брюки. Плохая идея. Ему не следовало вообще прикасаться к Арману. Не следовало отпускать себя. Он столько раз зарекался. И вот к чему это привело.
- Прошу меня простить, мне пора.
Еще немного, и его накроет. Еще не хватало, чтобы Арман увидел его таким. Вот и будет наука на будущее - никакого больше прямого контакта. Если Майер вообще захочет еще раз встретиться с ним. Томас и сам не знал, какой расклад устроил бы его больше.
Он поспешно развязал веревки, сковывающие запястья Армана. На них еще долго будут красоваться следы. Главное не думать об этом, когда они встретятся завтра на занятии. Не смотреть на его манжеты. Не смотреть на его рот.
Да, он просто не придет на урок. И тогда Арман точно посчитает его малодушным трусом.
Ну и пусть.
Томас поправил очки, пиджак, затянул галстук и встал с кровати.

Так равнодушно и спокойно Томас улегся на постель, подчеркнув, что делает это лишь из-за их несуществующей иллюзорной договоренности, что Арману это совсем не понравилось. Он хотел заниматься сексом с человеком, которому было бы не все равно; для всех остальных случаев у него в шкафу лежал дилдо. Арман наблюдал за Томасом пристально, недовольно, гадая, хотел тот остаться или все-таки нет; но Майер не позволял происходить тому, с чем он не мог справиться. Если он согласился, то решил, что может это вынести. Или, может быть, он немножко переписал правила их ролевой игры? Это тоже было интересно.
В конце концов, Арман присел на постель и перекинул колено через бедра Томаса. Молча взялся за тяжелый кожаный ремень его форменных брюк, расслабляя, расстегивая ширинку. Ладонью он случайно задел твердую эрекцию и, заметив это, с любопытством посмотрел Томасу в лицо: если не хочешь - реакция должна быть другая, да? Подросткам не требовалось много, особенно таким, как Том. И всё же?
- Поднимитесь, Томас, - сказал Арман и взялся за пояс его брюк. Когда тот выгнулся навстречу, вздернув бедра, он снял с него штаны, сдернул до блеска начищенные туфли и не глядя кинул на пол.
Азарт Арман почувствовал уже в тот момент, когда ткань поползла вниз, открывая крепкие бедра, развитые икры, прижатый к паху стояк. Однако когда длинноногий, наполовину раздетый Томас вытянулся под ним смиренно и послушно, как какой-нибудь деревянный солдатик, Арман взял себе несколько секунд перерыва - просто любовался мужественной красотой его тела.
- Вы не выглядите так, будто растеряли настрой, - отметил Арман, склоняясь над его пахом. Взявшись обеими руками за резинку белья, он прижался ртом сквозь ткань к горячей головке, а когда стянул его брифы чуть ниже - вобрал ее глубже, слегка посасывая, играя языком, в свое удовольствие вспоминая, как приятно было давать ему в рот.
Томас понятливо согнул колени, подтянув их к груди, и Арман снял с него и белье тоже. В конце концов, на пол он швырнул даже носки. Зрелище было приятно странным: председатель студсовета, раздетый наполовину, по-прежнему лежал под ним, боясь шелохнуться, и только его член, поднявшийся над животом и капающий смазкой на край рубашки, пульсировал от напряжения.
Арман коротко вздохнул и сунул руку вниз с постели - за галстуком. Наклонившись, он огладил Томаса между ног, скользнул кончиками пальцев по стволу и снова вниз, к мошонке, и пропустил тонкую шелковую ленту под его яичками. Сделав нехитрую петлю, Арман аккуратно сжал их в ладони, слегка оттянул вниз, а другой рукой затужил галстук, обернув его края вокруг мошонки еще несколько раз. Получилось плотно, однако он без труда мог протолкнуть под галстук палец.
  - Не больно? - спросил Арман, затянув узел, и взял его член в ладонь.
Запоздало он испытал взволнованную, горячую дрожь. Это был форменный галстук президента студсовета. Черт, романтичнее было бы разве что трахнуться на его пиджаке. Покосившись на Томаса, Арман провел крепко стиснутыми пальцами по его стволу и сам не заметил, как нетерпеливо облизнул пересохшие губы.
Даже если это было слишком для такого мальчишки, как Том, даже если это было всего лишь наказание для заносчивого засранца, он и сам вдруг начал входить во вкус. Во всяком случае, знать, что теперь Майер не сможет так запросто кончить и им обоим придется для этого постараться, было весьма приятно.

Прежде чем ответить, пришлось мысленно досчитать до десяти, перевести дыхание и только после этого выдавить из себя неуверенное "Нет". Вранье! Он вообще не понимал, что происходит, и только по привычке делал вид, будто так и надо, и его вообще ничего в поведении Армана не напрягает.
Томас еще никогда так не нервничал. Арман изменился на глазах, и он уже не был уверен, что знает мужчину, с которым когда-то заключил устный договор о взаимовыгодном сотрудничестве, касающемся секса. Если бы он знал, как далеко они зайдут, как далеко он сам захочет зайти.
Когда Арман раздевал его, он почти не испытывал смущения, ему нравился взгляд, которым смотрел на него учитель. Это возбуждало, особенно если иногда напоминать себе, что Арман ничего не знает о том, какая буря бушует за этой холодной маской сдержанности и невозмутимости.
Томас едва сдерживался, чтобы не застонать в голос, Арман смотрел, внимательно изучая его тело, и от этого у председателя плавились мозги. Еще ни разу в жизни он не был так сильно возбужден.
Но Майер не ограничился одним наблюдением.
- Думаете,  не смогу держаться, учитель?
Томас специально так его называл. Его заводила мысль о том, что их отношения запретны, от того, что их могут в любой момент застукать или просто узнать об их связи. Ходить по грани нравилось ему не меньше того, что Арман оказался идеальным партнером, он позволял Томасу делать то, что он хочет и ни разу не попытался высмеять его пристрастия.
А сейчас он требовал свою долю, и председатель понимал, что настала его очередь расплачиваться по счетам.
Томас нервно сглотнул, опуская взгляд вниз. Нет, не надо, не стоило этого делать. От одного вида своего галстука, стягивающего основание члена, у Томаса потемнело перед глазами, а на щеках проступили яркие красные пятна.
- Вас заводит форма?
Голос предательски дрогнул, и председатель прикусил щеку изнутри.

- Форма? - повторил Арман, сжимая пальцы крепче. Горячая капля смазки, выступившая на головке, стекла вниз; он размазал ее по уздечке, наслаждаясь крепкой твердостью члена в своей ладони. - Да, Томас, вполне. Мне вообще нравится мысль, что я трахаю своего ученика.
Жар снова залил лицо, сосредоточился сладкой тяжестью в паху. Оказывается, так заразительно было растягивать удовольствие, тянуть с какими-то решительными мерами, - пожалуй, Томас в чем-то знал толк. Не отпуская его твердого ствола, Арман аккуратно перебрался ближе, протянул вторую руку и сжал пальцами его подбородок.
- Еще больше мне нравится мысль, что я трахаю председателя студсовета, - проговорил он негромко, глядя в его глаза, скрытые за холодным стеклом очков. Влажные губы Томаса влекли его, притягивали внимание, и Арман не отказал себе в удовольствии прижаться к ним ртом, поцеловать глубоко и неторопливо. Очки мешали. Надо снять в следующий раз...
Ствол в его руке запульсировал. Арман чуть резче двинул по нему ладонью, поощряя за хорошее поведение; отстранившись, пригладил нижнюю губу Томаса, оглядывая его лицо. Хотя Томас был младше Армана и, к тому же, находился под его кураторским контролем, иногда ужасно хотелось поддавить на него, прожать покрепче, выяснить, что же у него на уме, что скрывается за этим строгим фасадом. 
- Когда я уволюсь, в свой последний рабочий день я трахну кого-нибудь на собственном рабочем столе, - пробормотал Арман, заталкивая пальцы Томасу в рот. - Здорово было бы проделать это с тобой.

Удерживать на лице маску холодной отстраненности становилось все трудней. Уверенные неторопливые ласки Армана возбуждали все сильней. Томас вообще не любил, чтобы его касались любовники, тело становилось слишком чувствительным, и это изрядно раздражало. Привычка все контролировать удерживала его от безумств, на которые он знал, что способен, но только если не справится с собой. Сейчас же, попав в зависимость от желаний партнера, связанный договором, он с трудом сдерживался, чтобы не застонать. Облизывая пересохшие губы, он сосредоточился на том, чтобы вырованять дыхание, но и это получалось из рук вон плохо. Арман поцеловал его, и Томас, не ожидавший такой подставы (обычно они не целовались), рвано выдохнул в поцелуй, впуская в свой рот чужой язык.
И как в таких обстоятельствах сохранять контроль?
Откровения куратора будоражили воображение еще сильней, чем его ласки. Так прямолинейно, бесстыже, и так заводит.
Томас чувствовал себя странно. Раздетый до половины, он все еще был в рубашке. Представив себя со стороны, с разведенными в стороны ногами, с членом, перевязанным его же галстуком, он вдруг почувствовал такой острый прилив возбуждения, что низ живота и ноги свело болезненной судорогой.
О да, сейчас он готов был молиться на то, чтобы чертов куратор решил уволиться. Почему ему, который сам привык брать, но не любил давать, так захотелось быть оттраханным на учительском столе, он не понимал. И это непонимание пугало.
Но демонстрировать болезненную зависимость, которую он только что почувствовал от этого мужчины, ему хотелось меньше всего.
- Если бы обстоятельства сложились по-другому, мистер Майер, я бы сделал все, чтобы администрация узнала о вашем неподобающем поведении, - голос предательски сел. - Нравится трахать председателя студсовета? Да у вас серьезные проблемы, - он улыбнулся, но улыбка тут же пропала с губ, когда Арман, которому, судя по всем, надоела пустая болтовня, нажал пальцами на нижнюю губу, заставляя его открыть рот и сунул туда пальцы.
И тут председатель не сдержался. Было в этом жесте что-то такое, от чего внутри все перевернулось, а сознание заволокло густым туманом. Он слышал учащенное биение собственного сердца, а когда касался языком подушечек пальцев Армана, чувствовал его пульс, неровный и быстрый.
Томас закрыл глаза и глухо застонал, обвивая языком настойчивые пальцы. Он вылизывал их жадно, почти задыхаясь, представляя, как пошло и неприлично выглядит со стороны то, что он делает.
Член болезненно пульсировал, и Томас еще шире раздвинул ноги, ерзая на постели. Ему впервые не хватало внимания там. Везде. Сейчас он хотел чувствовать Армана везде.
Невыносимый человек.
Но он не станет его просить, не станет. Это уже слишком.

Такао готов был к чему угодно. К тому, что Мидорима может уйти сразу, как выйдет из душа, к тому, что он начнет его игнорировать или отошьет без малейшего сожаления. Еще вчера такая перспектива испугала бы его до чертиков, но не сегодня. После того, что успело произойти всего лишь за один этот день, у него не оставалось сил еще и на страх. Он все еще боялся потерять Шин-чана, но эта перспектива казалась уже не такой пугающей, как раньше. Холодно, мерзло, пусто, но не смертельно. Он не знал, что будет делать, не знал, сможет ли общаться с ним, как раньше, вести себя, как вел до этого признания, но одно мог сказать точно: он не спрячется и будет жить дальше. Что бы ни случилось.
Хотя, жить без Шин-чана... разве это можно назвать жизнью?
Поэтому когда Мидорима вернулся из душа, Такао удивленно вытаращился на него и даже без пререканий натянул на себя материн халат. Шин что, не видел, что он женский? Зачем вообще припер? Стесняется? Не может смотреть на его тело, не вспоминая того, что между ними было? Или он так защищается?
Вопросов было слишком много, а ответа ни одного, и Такао забил.
- Молоко? - Казунари удивленно уставился на напарника, который ему с таким лицом предлагал выпить после секса молока, как будто только этим всю жизнь и занимался. Молоко Такао терпеть не мог, и Шинтаро прекрасно был об этом осведомлен. - Буду.
Он глядел на Шин-чана во все глаза, как будто первый раз видел. И боялся поверить тому, что его никто не гонит, а Мидорима вместо того, чтобы послать его подальше, сидит у него на кухне, поит его теплым молоком и спокойно планирует их отношения.
От нереальности происходящего у Такао закружилась голова.
- Подожди, я...
Но Мидорима не слушал его. Ему было намного важнее высказаться самому, и Такао, сообразив, что это не самая плохая сейчас идея, больше не стал перебивать.
Когда напарник упомянул Оха Асу, он страдальчески закатил глаза и бросил на своего горе-избранника ехидный взгляд. Ну надо же, он почти поверил, что Шиин примет решение сам, без своей любимой программы-гадалки. Мидорима, судя по всему, сообразил, что перегнул палку с гороскопами и по-быстрому свернул прогноз гармонии небесных светил на завтра. Но вместо этого выдал такое, что Такао чуть не подавился чертовым молоком.
Был ли у них секс? Шин что, сейчас это серьезно? Казунари посмотрел на человека, которого любил больше всего на свете, и впервые подумал о том, что никогда не сомневался в своих чувствах относительно Мидоримы, с самой их первой встречи, просто не понимал этого, но зато теперь, кажется, знал, почему так сложилось.
Снайпер Поколения Чудес был совершенно, невыносимо на всю голову невероятен!
- Секс?! Ты серьезно? - Такао чуть не расхохотался, но вовремя сообразил, что если сейчас скажет Шин-чану, что секса между ними не было, Мидорима может пойти на попятный, и тогда заниматься непотребствами со своим прекрасным шутером Такао будет только во сне. С другой стороны, если сказать Мидориме, что у них все уже было, он расслабится и смирится. Такао никогда не понимал, как устроен Шин-чан, как можно быть таким упертым занудой и фаталистом одновременно, но этот уникальный механизм работал без перебоев, питаясь какой-то своей особенной логикой, не доступной окружающим. И Такао безумно нравилось смотреть, как крутятся шестеренки в голове Шин-чана. Это зрелище никогда ему не надоест.
- Конечно, между нами был секс, - уверенно кивнул разыгрывающий, вскакивая со своего стула, и повис на Мидориме, обнимая его за плечи. - Шин-чан, это был очень маленький и несерьезный секс, - Такао потерся носом о щеку Шинтаро, игнорируя его недовольство и поцеловал в шею, - но он был. Значит, мы теперь встречаемся, правда? Знаешь, Шин-чан, ты не пожалеешь! Я ... всегда буду с тобой, никогда не оставлю.
Такао почувствовал, как краснеет. Говорить о своих чувствах хотелось все больше, но все равно было как-то страшно.
- А ты останешься у меня, да? Мы же теперь вместе. И ты мне еще ногу не перевязал. Давай, допивай свое молоко с пенкой.... бррр... и начнем меня лечить. Что тебе может понадобиться?
Такао отлип от Мидоримы и заскакал на одной ноге по кухне, доставая из шкафчиков бинты, мази и прочие предметы первой помощи.

Впервые Арман услышал, как Томас стонет, и от этого по спине побежали мурашки - столь непривычные, пробирающие звуки издавал вечно строгий председатель студсовета. Трудно было оторвать взгляд от того, как старательно и жадно он сосал его пальцы; закралась мысль о том, что он и впрямь страшно оголодал по такому сексу.
"А тебе нравится, не так ли?" - подумал Арман, заметив, как Томас еще шире развел ноги. Отказывать ему не пришлось: несколько раз дернув рукой на его члене, плотно, крепко сжимая пальцами ствол, Арман спустил ладонь ниже и огладил его оттянутые яички, перехваченные галстуком.
- Хватит, Томас, вы хорошо потрудились, - сказал он чуть хрипло, убрал пальцы из его рта и легонько шлепнул его по мошонке, - расстегните рубашку.
Он почти раздел его, это была приятная мысль. Арман отвлекся ненадолго - взял с пола выпавший из чьего-то кармана презерватив, зубами разодрал упаковку, натянул резинку на головку его члена. От мысли о том, что сейчас его плоть окажется внутри, нетерпение захлестнуло его с головой; Арман припал ртом к его стволу, крепко обхватывая губами резинку, и чуть торопливо, грубо начал натягивать ее ртом. Иногда он чуть царапал Томаса зубами, когда пытался раскатать резинку чуть ниже; латекс скрипел на языке. Влажные пальцы Арман протолкнул в себя, растягивая зад, и это было примечательное зрелище, - то, как он сосал его член, одновременно готовя себя, чтобы Томас мог ему вставить.

В какой-том момент он уже решил, что Арман хочет трахнуть его. И эта мысль показалась вдруг очень неприличной, как будто они до этого не занимались такими вещами, которыми не всякая женатая пара занимается. Пытаясь разобраться в себе, Томас с удивлением обнаружил, что он не против того, чтобы его отымел взрослый мужик, желательно не особо церемонясь и нежничая. Но в то же время он сам хотел Армана. Хотел прикасаться к его тело, смотреть на него, ласкать, заставлять трогать себя, он хотел его трахнуть, в конце концов.
Закралась мысль о том, что им бы не помешал третий, но Томас тут же отбросил ее. Во-первых, он не готов так рисковать своей репутацией, во-вторых, не был уверен, что в школе найдется еще один такой же больной на голову, как они с Арманом. И ведь надо же, еще и однофамильцы.
Но нет, он снова ошибся. Арман не переставал удивлять его. Томас мысленно выругался и застонал, уже не сдерживаясь, когда Арман раскатал губами резинку по его члену и засунул в себя пальцы. Стон был разочарованно-нетерпеливым. Это было нечестно. Он хотел видеть, как Арман растягивает себя, как его пальцы проникают внутрь, как двигаются, как под неестественным углом сгибается рука и прогибается гибкий позвоночник.
- Я хочу видеть! - Томас закусил губу и упрямо уставился на своего партнера. - Вы меня раздели, кажется, даже пуговица отлетела. Вы перетянули мне член форменным галстуком. Заметьте, учитель, галстуком председателя студсовета. Вы думаете, у меня их десяток? Как я смогу появиться без него? В конце концов, Я делаю то, что вы хотите. Ваша очередь. Я хочу видеть, как вы трахаете себя пальцами, куратор Майер, - во взгляде Томаса появился опасный блеск. Он был уже настолько возбужден, что почти не отдавал себе отчета в том, что говорит. Он смотрел в глаза Арману, иногда отрывая взгляд и переводя его на влажные после поцелуя губы.
Какой красивый у него рот.
Эгоистичный сукин сын! Думает только о себе. Томасу вдруг стало обидно за то, что Арман не воспользовался ситуацией и даже не подумал засунуть в него хотя бы пальцы. А попросить о таком Томас просто не мог. Мог потребовать чего угодно, но не этого. Ну и черт с ним!
Так тоже хорошо.

То, что с Джарвисом крайне непросто, Хьюстон понял еще в самом начале их вынужденной совместной работы. Тогда, когда вместо воцарившегося за неделю его стараниями уюта, на следующий же день пребывания напарника в кабинете воцарился спартанский порядок. Кажется, это был первый и последний раз, когда Рэй по-настоящему разозлился, на повышенных тонах выясняя, кто куда и как пройдет, а в воздух даже успело взметнуться пара папок, горшок с кактусом, и многострадальная клавиатура.
Сейчас же айтишник крест-накрест сцепил руки на груди, раздраженно барабаня пальцами по предплечьям, и пытался держать себя в руках. В голове снова мелькали мысли о тяжелом детстве, следственных и психиатрических изоляторах, родителях в виде искусственного интеллекта. То, что вышколенный и образцовый агент мог попросту издеваться, даже не приходило ему в голову - это ведь Джарвис. Кто угодно, любой другой человек, только не Джарвис.

- Да блядь!
В конечном счете вспылив, Хьюстон в два шага оказался рядом, сгреб в ладони бирюзовый шелк, и резко рванул на себя, чтобы развернуть напарника лицом. Шелк выдержал, но короткой, негромкой глухой дробью выскользнул пуговицами из петель. Вцепившись в ткань и открыв было рот, чтобы высказать все, что он думает по поводу и без, Хьюстон замер, моргнул, и захлопнул рот обратно.
Рубашка на агенте “Совесть” вольготно распахнулась на целую половину. Богатая и пошлая фантазия, не взирая на всевозможные “но” и “против”, заскрипела шестеренками.
Он бы его поцеловал. Так, как на самом деле целуют на романтическом ужине, и так, как по-настоящему правильно заканчивают брудершафт. Возможно, он бы не остановился на только одном поцелуе. Если подумать, то, возможно, он и вовсе не остановился бы.
Хьюстон молча сжимал бирюзовую ткань в пальцах, задумчиво мял выпуклую поверхность все еще застегнутой пуговицы, и твердо смотрел в глаза Джарвиса. Что-то внутри подсказывало ему, что он совершает чудовищную, страшную ошибку, о которой он еще не раз и не два будет раскаиваться, желая все изменить.
Медленно, так и ни на мгновение не отводя взгляда, Рэй проскользнул пальцами вверх и застегнул первую пуговицу. За ней, неторопливо и обстоятельно, последовали остальные. В довершение всего, он поправил напарнику ворот, мазнув кромкой ладони по шее.
Приподнявшись на мысках, Хьюстон подался вперед, почти невесомо прочертил скулой щеку напарника, и замер у определенно порозовевшего уха.
- Кончай загоняться, Алекс.

Свечи спасти не удалось, но оставался камин. Тоже весьма романтично, если бы только хозяин дома и впрямь знал, что это такое. В любом случае, заканчивать ужин на такой ноте - да и в целом заканчивать - Рэй не собирался.
- Возьми мясо - поднос же у тебя есть? - и неси в зал, - Хьюстон усилием воли прогнал вполне определенные, заманчивые мысли из головы - за что, по его мнению, Джарвис ему остался весьма и весьма должен, взял себя в руки, и собрал план действий воедино. Сделал пару шагов к ноутбуку, вывел технику из спящего режима, и ведомый привычкой, не отрываясь от выдачи ценных указаний, взломал доступ.
- ...виски и стаканы захвачу я. Мне пароль поменять или старый оставить? Раскидай рядом с камином подушки. Да, чтобы на них сидеть, на полу задница отвалится через пару часов. Нет, не надо вымеривать с сантиметром, кинь как на душу ляжет. Что значит “это как”? Берешь, блядь, и кидаешь! Зачем сидеть на подушках и полу перед камином, когда сервирован - да, я помню, что идеально - стол? Будем делать вид, что хотим познакомиться. Без лишних формальностей. С этим ты справишься, а, ласточка?
00:19:16

- Сначала? - Хьюга все еще до конца не проснулся, и дкргался от всего подряд. От того, как бесцеремонно Киеши плюхнулся на соседний футон, от того, как смотрел на него, от того, как протянул руку и прикоснулся пальцами к его локтю, ко внутренней стороне, очень чувствительному месту. Но Теппею об этом знать не обязательно, он и так увидел слишком много того, чего не стоило видеть. Хьюга нахмурился. Разговор ему не нравился, но уходить он не собирался, Киеши зря волновался. Возможно, он и не хотел ничего обсуждать, но не мог не понимать, что этот разговор необходим. - То есть, сначала ты хочешь обсудить то, что произошло в раздевалке, а потом решил прочитать мне лекцию о том, что все заканчивается?
Голос Хьюги был все еще хриплым спросонок. Он прокашлялся, но говорил все еще тихо и сонно. Слишком спокойно, совершенно не похоже на его обычную реакцию. Вот бы еще Теппей его не лапал.
Джунпей убрал руку и пожал под себя ноги, садясь удобней. Взял оставленную Киеши у футона бутылку пива и сделал большой глоток. Хорош капитан. Ему бы встать и пойти навалять этим придуркам за то, что они пьют алкоголь после тренировки, а вместо этого он сам сидит и пьет, слушая идиотский треп своего центрового. Почти уже бывшего центрового. И друга. Бывшего? Хьюга не знал. После того, что с ними случилось, он уже вообще ничего не знал. Он запутался. Думал, что задавил в себе те странные чувства, то желание, которое озватило его

— Нам нужно серьезно поговорить, Деймон.
Ди ненавидел подобное начало. Все эти "серьезные разговоры" заставляли глаза закатываться так далеко, что те начинали болеть.
Он в общем то и не особо слушал, что говорил Синоптик до этого, выдавливая слова и примерно понимая суть. «границы дозволенного», «обещание». Кроули даже не понял были ли это вопросы, да и Данн, вроде как, не требовал ответа.
Деймон даже не сопротивлялся, словно безвольная марионетка, дошел до кровати и сел. Уткнулся пустым взглядом куда-то в пол, чуть поморщился когда Лиам дотронулся  салфеткой губы.
Он не привык к этому. Вся его жизнь вплоть до попадания сюда была сконцентрирована на самом себе. Он ее привык, чтобы кто-то помогал, тем более заботы и подобных чувств он не понимал в общем. Лишь в теории. На деле же он не вспомнил бы ни одного раза.
Возможно это было главной проблемой Гиены. Он привык к этому одиночеству. Во всяком случае до попадания сюда он даже не мог представить что кому-то может быть не наплевать на него.  Он помнил десятки попаданий в медпункты, но только тут впервые столкнулся с тем, что кто-то пришёл проведать. Все это рождало непонимание. Хотя в однотипных историях главные герои обычно обозлившись и обидевшись на весь мир старались сделать всем вокруг больно. Но Деймон просто не понимал. Это было практически чуждо. По началу уж точно. Он стал хоть более менее понимать это чувство, в полной мере ощутил после попадания Данна на койку медпункта. До последнего не понимал что руководил им в тот момент, но только узнав, что к тому можно зайти, пулей сорвался с места и примчался. А потом еще несколько недель чувствовал себя весьма неловко, прокручивая в голове вопрос, нормально ли это было. Ответа он так и не нашел. Даже если бы он согласился с тем, что ему самому не было тогда плевать, то поверить в то, что кому-то не плевать на него, Ди просто не мог. Поэтому даже не допускал мысли о подобном.
Кажется мозг вышел из строя а в голове с оглушительным стуком из стороны в сторону, словно мячик, перекатывалась одна мысль: "почему?". Он не понимал мотивов и в то же время где-то на заднем плане ему было, насколько это возможно, стыдно. Как бы то ни было обещание он не сдержал. Хотя старался, собственно, после того уговора он до минимум сократил все стычки, в то же время увеличивая количество драк в быках. Но наличие медиков и собственно самого доктора,  делало это практически незаметным. Если разобраться, то обещание он не сдержал совсем. Но об этом лидер уж точно не мог знать. Для него оставались лишь редкие стычки, когда Кроули просто не мог сдержать себя. Как вчера. Сложно представить, что после нескольких встреч головы со столешницей кто-то не отреагировал и ушел бы по своим делам. Голова снова заработала выводя своего хозяина из залипания, и Кроули мгновенно поймал взгляд Лиама на своем лице немного хмурясь и снова отводя взгляд куда-то в бок.
— Но сначала ответь мне. Как ты там сказал? А, точно. Так как ты думаешь, какого хера я злюсь?
Дей знал что хотел бы ответить. Но не знак КАК это сделать. По сути даже обладая достаточным словарным запасом донести подобную мысль, которая сейчас крутилась в его голове, было сложно. А парить сейчас себе мозг вообще было гиблым делом. Голова не отошла от встречь со столом и бессонной ночи и не то болела, не то планировала взорваться.
– Не сдержал слово. Перешел границы дозволенного. - прямо-таки процитировал секундами ранее сказанное Лиамом. Он ведь слышал, просто не придал внимания, а мозг штука продуманная, записывает все что нужно и не нужно. Но сейчас это была не так уж плохо, хотя бы могло доказать, что то слушал, что ему сказали... – Подорвал доверие. Заебал. Откуда я знаю? Мысли читать не умею.
Деймон поднял взгляд на Лиама. Он не любил подобные разговоры. Никогда не любил. Руки сжались в кулаки, врезавшаяся в мясо на костяшках ткань заставила Деймона мгновенно разжать их чуть поморщившись. В комнате стало холоднее и по самое пробежал неприятный холодок разгоняя мурашки по всему телу.

Маленькая, пестрая ящерка с зеленой спинкой шустро вскарабкалась на камень и лениво разлеглась на горячем камне, блаженно щуря глазки. Среди полевых ромашек радостно жужжали шмели, зеленая листва высоких деревьев мягко шумела. В глубине леса был слышен звонкий стук - у кого что, а у дятла обед по расписанию. 
Затаив дыхание, Чарльз быстро чиркал карандашом по бумаге, то и дело переводя серьезный взгляд с карманного альбома на ящерку, снова на альбом, снова на ящерку. Художник уселся на толстый ствол поваленного дерева, лежавший неподалеку от большой каменной глыбы, на которой грелась та самая ящерица, которую так старательно рисовал Уайт.
Лишний штрих. Чез быстро выхватил их кармана брюк ластик, одним ловким и очень метким движением руки убрал нежную линию, снова принялся рисовать.
Походы клуба натуралистов Чарли не то, чтобы любил, но иногда рисовать на природе ему нравилось. Кто-то занимался изучением флоры и фауны окрестностей Шелтера, а кто-то, в частности Спаркл, устраивал себе импровизированный пленер. Невозможно было удержаться, когда вокруг такая красота! Если полистать альбом Чарльза, то можно было найти там множество различных зарисовок цветов, лесных пейзажей, ящерок, бабочек. И конечно же юноша никогда не упускал момента порисовать своих одногруппников. Правда, рисунки в большинстве своем были выполнены в карандаше - таскать с собой краски или цветные маркеры, карандаши совенок не любил. Куда проще было всегда носить с собой один маленький альбом, автоматический карандаш и ластик.
Иногда, слишком сильно погружаясь в творчество, Чез начинал забываться и уходить с головой в мысли. Старший брат, начальник охраны, последний год в приюте, Гарвард, вступительные экзамены, друзья.... Йен. Штрихуя тени на камне и в кое-каких местах подтирая их пальцем для создания скользящего света, Чарли думал обо всем, только не о рисунке, который и без того выходил неплохим. "Куда он поедет? Наверное, куда-нибудь подальше от этого места... Может он уедет в Нью-Йорк, забудет обо всем и заживет припеваючи?" - закончив рисовать ящерку, юноша плавно, сам того не замечая, перешел на тенистую чащу, стоявшую позади камня, - "Или в Техас. Или в Сиэтл... Через год и я туда вернусь, забуду все это. А что дальше?"
Чез поморщил нос - ящерка терялась на фоне листвы. Быстро подняв взгляд на камень, Спаркл замер и ошарашено вытаращил глаза на ящерицу, последняя, подняв голову, пристально смотрела на юношу - наконец заметила. Пару секунд промедления, и проворная вертихвостка скрылась в высокой траве.
- Куда?! - воскликнул Чарли, уже успевший перегреться на солнце, от чего его обычно бледные щеки заполыхали красным, - А, к черту!
Быстро закрыв блокнот, Уайт соскочил с поваленного дерева и, недовольно надвинув брови на глаза, загреб рукой вспотевшую челку назад.
- Лиам! Ты тут? - позвал друга юноша, оглядевшись по сторонам,  а заметив знакомую черноволосую макушку, торопливо зашагал к Синоптику. Вокруг было подозрительно безлюдно.
- А где все? - дойдя до брюнета, юный англичанин с легким волнением во взгляде пытался разглядеть среди деревьев кого-то еще кроме Джейсона Рида, который не уходил далеко от Сов, - Я что-то очень сильно отвлекся, - блондин отлепил футболку от вспотевшего тела и помахал ее полами, чтобы немного освежиться.

Ухо горело всю дорогу до торгового центра, и Эван невольно притих, чувствуя недовольство подруги. Илин, в отличие от него, была собранной, серьезной и иногда очень строгой. А один раз увидев подругу в гневе, он вообще зарекся ее сильно бесить. Хотя, тут все сложно. Илин иногда слишком резко реагировала на совершенно безобидные мелочи, и это сильно огорчало Эвана.

Описание персонажа: родился и вырос в состоятельной семье, никогда ни в чем не нуждался, а с проявлением первой способности (аура доминирования) все стало совсем плохо. Джарет берет то, что хочет, ему нет нужды бороться за что-то или защищать свои интересы. Эгоцентрик и нарцисс. Благодаря наблюдательности и умению анализировать ситуацию неплохо разбирается в людях. На душевные самокопания и собственные переживания времени не тратит, поскольку наделен эмоциональным фоном табуретки. Манипулятор и моральный садист. Но благодаря привлекательной внешности, хорошим манерам и природному обаянию вызывает у окружающих расположение и доверие. Люди обычно ему симпатизируют, особенно женщины и дети. Свою садистскую сучность Джарет проявляет исключительно наедине, причем к способности прибегает не так уж и часто. Ему хватает и собственной самоуверенности, властности и хитрости. Ленив до ужаса, не любит делать лишних телодвижений, помешан на собственном комфорте. Эстет и сибарит. Умен, обладает обширными познаниями в области математики, химии и физики.
Гениальный виолончелист. Помимо виолончели умеет играть на фортепиано и гитаре. Помешан на огнестрельном оружии — к этой страсти его приучил отец, он же и обучил стрельбе. К занятиям спортом равнодушен, но с детства фанатеет от всего, что связано с горными лыжами и сноубордами. Можно сказать, отбитый на всю голову маньяк-сноубордист.
Отношения: в банде дружит со всеми и ни с кем. Пользуется уважением и популярностью, отрицательных эмоций не вызывает, поскольку несмотря на сволочную натуру, тактичен и показательно уважает личное пространство и чувства окружающих. В делах банды принимает участие неохотно, отзывается только на прямую просьбу о помощи или распоряжение лидера. Обычно подобные разговоры начинаются со слов "Хьюстон, у нас проблемы!".

Эпизод: персонаж придуман для участия в квестах банды;
Использование NPC: только по запросу, члены банды могут упоминать его в своих отпостах. Единственная просьба — не отступать от характера персонажа.
Дополнительно: в личном деле нет ни слова о второй способности. О ней известно только лидерам банды, бывшему и нынешней, а так же Правой руке.