Воду Делл, мягко выражаясь, не любил. Но так как настоящий мужчина, как с детства вбил ему в голову отец, ничего не должен бояться, признаваться в своих фобиях Марк не спешил. Вместо этого он с ними активно боролся.
Даже на работу в парк устроился именно по этой причине. Кто-то боится пауков, высоты, темноты или крыс. Делл до дрожи не переносил на дух любых ползучих-кусючих гадов, ящериц, варанов и динозавров. Поэтому, узнав об освободившейся вакансии техника, он, не тратя времени на сомнения, побросал в сумку вещи, сделал ручкой Бостону и отправился на Нублар.
Нет, он совсем не собирался лезть в пасть тираннозавру и рассчитывал, что поработав немного с какими-нибудь травоядными и довольно безобидными ящерами, примирится с их существованием. Но Вселенная, обычно благосклонная к Деллу, на этот раз подложила ему откормленную свинью. Работать пришлось с самыми умными и хищными из тварей, велоцирапторами. К хвостатым засранцами бесплатным приложением шел не менее ядовитый дрессировщик, с которым, как ни странно, Делл быстро нашел общий язык, в отличие от милых его сердцу питомцев.
Как-то незаметно сменив статус "начальника и сотрудника" на "лучшего друга", Нейт Роуч оказался единственным человеком в парке, который знал о странной неприязни своего помощника к водной стихии.
Именно поэтому Делл среди остальных аттракционов парка сразу же выделил для себя Круиз мелового периода. Сплав на каяках по руслу реки, к берегам которой приходят на водопой доисторические чудища, должен был убить сразу двух зайцев: неприязнь к ящерам и страх перед самой рекой.
Первый раз Марку запомнился плохо. Все силы ушли на то, чтобы держать себя в руках и не орать, как потерпевший. Зато Нейта их совместные катания на лодке приводили в полный восторг. Смотреть на посеревшего от напряжения помощника было его любимым развлечением во время этого круиза.
Поэтому посещать этот аттракцион Делл предпочитал сам, без ржущего гиеной напарника.

Сегодня, в свой единственный на неделе выходной, он тоже решил отправиться сам, тем более, что Нейт был занят со своими хвостатыми любимцами отработкой очередной серии трюков. Ей-богу, лучше бы беговых тараканов дрессировал!
Напарницей Делла оказалась девушка, наверное, впервые за все посещения. Во время сплава Марк нервничал больше обычного, недоверчиво косясь на сидящую впереди него девицу. Красивая, стройная, очень ухоженная, в другое время он бы точно к ней подкатил, но сейчас его больше волновало не то, как она выглядит, а как гребет. Красавица то и дело зыркала по сторонам, очевидно, высматривая обещанных ящеров, которые пока что не очень спешили утолить жажду и порадовать своим видом любопытных туристов, и не обращала на Марка ни малейшего внимания.
С трудом причалив к берегу, Делл с удовольствием выбрался из лодки и сошел на берег, не обратив внимания на то, что девчонка отпросилась у инструктора и тут же исчезла в ближайших зарослях. Мало ли, кому и что там в кустиках понадобилось. Деллу сейчас хотелось только одного - никогда больше не садиться  в чертов каяк.
- Пора отправляться, - огласил окончание привала инструктор, и Марк с ненавистью покосился на безмятежно текущую между пологих берегов реку.
И только сейчас заметил, что его напарница так и не появилась.
- Ты свою девицу не видел? Уже должна была вернуться, - инструктора Марк знал, не один литр пива, как говорится, вместе выпили. - Говорила же, что на десять минут.
Делл обернулся к зарослям высокой травы, переходящим в редкий кустарник, а затем и непроходимый лес, и закатил глаза, всем своим видом выражая нелестное мнение о топографическом кретинизме всей женской половины человечества.
- Давай, забирай группу и двигай. Я ее найду.
Хоть какое-то разнообразие. Лучше пешком несколько километров вдоль берега, чем снова в эту консервную банку, которая только чудом не тонет.
Инструктор обрадованно кивнул и поспешил к остальным туристам. За посетительницу он не переживал. Марк неплохо знал парк и всегда мог связаться по рации с рейнджерами.

Углубляясь в заросли, Делл от всей души надеялся, что выбрал правильное направление. И с облегчением вздохнул, когда услышал далекое "Эй! Эй! Эй-хе-хей!"
- Вот дура! - вполголоса выругался Марк и прибавил шагу.
Спустя некоторое время он обнаружил и саму пропажу, издающую призывные крики.
- Леди, вместо того, чтобы орать, лучше бы с самого начала не удалялись от места стоянки. Вы не думали, что оставаться одной в доисторическом лесу - не самая лучшая идея? Кустов и у реки хватает. Зачем вы полезли в эти ебе... дебри?
Делл подошел к девушке и с усмешкой уставился на нее, рассматривая на этот раз более внимательно. И верно, красивая. Куколка высший класс. Только смотрелась бы гораздо органичней в дорогом автомобиле, чем в спортивном каяке.
Впрочем, испуганной девица не выглядела, и Марк решил, что причин для беспокойства нет. Ничего, прогуляются назад к реке или отправятся вдоль берега пешком.Через несколько часов выйдут к цивилизации.

Sean Colson

Deirdre Colson

Шон и Дэй - родные брат и сестра. Родились на Альтерре, всю жизнь прожили на отцовской ферме, в город ездили нечасто и только вместе с Колсоном или кем-то из близких друзей семьи. Учатся в школе в небольшом городке неподалеку. Но основные знания получили от отца, который с детства обучал их точным наукам (математике, физике, химии), истории, политологии и литературе.
Так что общее развитие у них на высоте, хотя и несколько однобокое.
Шон и Дэй росли без матери. Она умерла при вторых родах, когда Шону едва исполнилось два года, поэтому они оба не сохранили о ней никаких воспоминаний, кроме того, что рассказывал им отец.
Брат и сестра хорошо ладят между собой, у них в семье вообще очень крепкие и теплые взаимоотношения. Но несмотря на то, что Колсон был толерантен и демократичен в воспитании детей, они, как и все подростки, часто цапаются между собой, безбожно врут отцу, скрывая свои косяки и пакости. И вообще периодически устраивают своему папаше веселую жизнь.
Тот факт, что их отец является основателем оппозиционного движения "Свободная Альтерра", оказал на их жизнь большое влияние. Колсон часто уезжает из дома (обычно ненадолго, потому что не хочет оставлять их одних), поэтому Шон и Дэй рано стали самостоятельными. Дом полностью на них: уборка, готовка, стирка и прочие прелести семейного быта. На ферме есть постоянные работники, в том числе и те, которые помогают с тяжелой работой по дому. Однако в отсутствие отца детям приходится брать на себя ответственность отдавать распоряжения рабочим и решать возникающие по ходу мелкие проблемы. В деловых вопросах Колсон им полностью доверяет, дочери даже больше, чем сыну, потому что именно она унаследовала от него практичный склад ума и талант руководить людьми. А Шон больше напоминает его в молодые годы, когда Колсон был увлеченным идеалистом и энтузиастом.
У Дэй более резкий и решительный характер, чем у брата, она прекрасно умеет за себя постоять (и по роже сковородой съездить, если понадобится, и колено прострелить, если кто в дом полезет). Она очень бойкая и независимая.
Зато Шон более серьезный и ответственный. Решение практических вопросов он оставляет на сестру, зато если нужно вывернуться из какой-нибудь неприятной ситуации, кого-нибудь уговорить или схитрить - тут ему нет равных.
Дополнительно: Дорогие детки, я вас бесконечно люблю и многое вам позволяю и прощаю. И умею признать свою неправоту, когда косячу сам. Я морально готов к тому, что вы рано или поздно сядете мне на голову и свесите ножки. У нас с вами могут быть разногласия, ссоры, приятные моменты, все, как в обычной жизни. Вы можете удрать из дома, если я не пущу вас в город на танцы, курить за сараем, короче, на что фантазии хватит. Но если я сказал "Сделай это!", можете ворчать, дуть губы, кричать, что я тиран, но подорвались и быстро сделали. Все ясно?!
А так я очень любящий и понимающий отец.
Связь: для начала гостевая или ЛС.

От радости Флинн готов был не просто подпрыгнуть на месте, но и пройтись по стенке. Он не ожидал, что Арман решится оставить собаку. Нет, он не верил, что муж сможет вот так запросто выгнать щенка на улицу, он хорошо знал, что Майер не хочет заводить животных совсем не потому что их не любит. Но и на такое быстрое согласие не рассчитывал. А разговоры о том, что Фай будет сам ухаживать за Карамелькой - это всего лишь разговоры. В этом Флинн ни секунды не сомневался. Родители в детстве тоже так говорили, а потом таскались и сюсюкались с их хомяками, морскими свинками, котами и ужами.
Флинн сгреб Карамельку на руки и радостно чмокнул прямо в холодный нос. Пес от неожиданности взвизгнул и смешно чихнул. А Фай, поставив собаку на пол, опустился рядом с Арманом на колени.
Майер внимательно наблюдал за ним, наверное, хотел увидеть его реакцию на радостную новость. И Фай вдруг понял, что Армана это решение радует едва ли не больше его самого. Не из-за собаки, нет, а просто потому что он только что сделал нечто очень приятное любимому человеку.
Любит, значит, все-таки любит!
Он сказал это во второй раз. И теперь Флинн точно был уверен, что ему не почудилось. Арман гладил его по щеке и говорил, что любит. Почти пять лет прошло с их первой встречи, а он только сегодня, наконец, признался в своих чувствах.
- Я тоже люблю тебя, - улыбнулся Фай, обнимая ладонями лицо Майера, - ты не представляешь, как сильно я тебя люблю. И я очень рад, что ты мне сказал об этом вслух. Ты знаешь, я долго ждал. А потом уже подумал, что ну... как бы это объяснить, что это не твое, что ты не хочешь говорить о своих чувствах. Думал черт знает что, прости. Но ты был со мной, а это главное. Только не реви, эй! - Арман поднял на него взгляд, и Флинну показалось, что его глаза увлажнились. Он понятия не имел, что делать с Арманом, который признался ему в любви, а с Арманом, который вот-вот разревется, - тем более. Его охватила какая-то странная робость, и Фай впервые в жизни растерялся, не зная, что делать дальше.
И если бы муж не улыбнулся, немного виновато, но очень соблазнительно, так бы и стоял, как идиот, на коленях перед ним, мучительно соображая, куда деть руки.
От этой смущенной, но очень теплой улыбки по телу прошла волна согревающего тепла, напоминая о недавнем неудовлетворенном возбуждении.
Фай обнял  Армана за талию и притянул к себе.
- И ты мне повторишь это еще раз двадцать, любовь моя. Чтобы я в это поверил, - Флинн потянул за край рубашки, намекая, что до спальни идти слишком долго. - Сразу после того, как я отблагодарю тебя за такой прекрасный подарок.
Флинн плюхнулся на ковер, притянул мужа к себе, усадил на колени и сжал ладонями ягодицы. Годы шли, а  тело Армана становилось только привлекательней, по крайней мере Флинну казалось, что он может возбудиться, даже не дотрагиваясь, только наблюдая за тем, как муж работает на компьютере, занимается домашними делами или моется в душе. Фаю нравились прикосновения, нравилось пробовать смуглую кожу на вкус, проводить по ней языком, прикусывать, ласкать. Он мог тискать Армана часами, но тому  быстро надоедало, и Флинну живо прилетало локтем или ладонью по лбу. И тогда он, смеясь, отставал, но ненадолго. - Кстати, раз уж ты заговорил об общих расходах, тебе совсем не обязательно тратиться на Карамельку. Я могу все оплачивать сам. Хватит уже этого "твое-мое", "все пополам". Это наш дом, наша собака, наша жизнь.
Фай поцеловал его бережно и очень мягко, как всегда хотел. Он бы еще раз предложил пожениться, если бы они не были уже женаты. Иногда ему было мало даже того огромного счастья, которое подарил ему Арман. Или же самого Армана. Он не знал, куда деваться от этого переизбытка эмоций, поэтому обычно сбегал на пробежку, в душ или пораньше на работу. Не потому что скрывал свои чувства, а потому что не хотел, чтобы Майер знал, как сильно он от него зависит. Это было бы лишком тяжелым знанием и совершенно ненужной ношей. Некоторую правду лучше оставлять невысказанной.
Сейчас бежать было некуда, и Фай просто задрал голову вверх и громко расхохотался, скрывая подступившие от волнения предательские слезы и чертов ком в горле. Дурацкая чувствительность, иногда от нее одни проблемы.
- Сегодня можешь делать со мной, что захочешь, - взяв себя в руки, с легкой хрипотцой в голосе прошептал он, целуя шею и плечи Майера. - Сегодня твой вечер, Арман.
Обнимая и прижимая к себе красивое гибкое тело, Фай окончательно потерял голову от желания и совершенно забыл о щенке.

Илья в который раз покосился на напарника, но промолчал. Он считал придирки и капризы американца в лучшем случае странным, а то и антиобщественными, но высказываться не спешил, предпочитая не копаться в сложностях восприятия буржуазно настроенного элемента, с брезгливой гримасой рассматривающего их убежище.
Иногда Курякин напрочь отказывался понимать доводы, приводимые Соло. Да, ему тоже не нравилось тесное неуютное, к тому же полусырое помещение, в котором они должны были провести несколько дней, в то время как в этой комнатушке не то что отоспаться, ноги нормально вытянуть нельзя. Но это не повод закатывать глаза, цокать языком и поджимать губы. В конце концов, мужчинам не нужны удобства, они же не девчонки!
Подумаешь, душ узкий, грязный и... (черт, его это самого бесило, но он терпел) ведро место отхожего места, да, тут нет горячей воды, а днем и ночью даже холодной. Но тем не менее возможность помыться есть, что Илья и доказал, как только они закончили перевязывать Соло и разобрали вещи, которые успели прихватить из номера. Наполеон забираться в грязный поддон с дохлой лейкой над головой отказался наотрез. Курякин только покачал головой и использовал остатки воды, чтобы выстирать водолазку, которой, кажется, протер все полы и стены в номере, когда дрался с теми, кто связал Наполеона и обломал ему секс с прекрасной испанкой. Что касается испанки, не такая уж она, по мнению Ильи, была и красивая. Ему гораздо больше нравились скромные, без тонн косметики одухотворенные лица своих соотечественниц, чем кукольные мордашки европеек, когда не понятно, где постаралась природа, а где парикмахер. Но у Наполеону нравилось все дорогое и изысканное. По мнению Ильи, насквозь фальшивое.
Сообщив Соло, что следующая возможность искупаться предоставится ем только следующим утром, он мстительно тряхнул мокрыми волосами, понятное дело, тут же обрызгав напарника, и принялся разбирать продукты, найденные напарником в тайнике. Есть хотелось, но как-то вяло, без огонька, и Илья понял, что чертовски устал за этот долгий дурацкий день. Хорошо, что он в первую очередь занялся плечом Наполеона, не обратив внимания на его отмашки. Соло выпендривался, делая вид, что глубокие порезы не более, чем поверхностные царапины, но Илье раз в кои-то веки было наплевать на выпендреж американца. Наполеон перевязан, его совесть спокойна, а остальное подождет.
- Тут есть виски, - Курякин удивленно хмыкнул, доставая из тайника бутылку. Привычка Наполеона и Габи с самого утра цедить коньяк его раздражала. В его голову давно и прочно вбили, что пить на службе нельзя. А эти двое чихать хотели на все инструкции. Илья не одобрял подобного легкомыслия и безответственности. - Наверное Уэйверли думает, что алкоголь может компенсировать отсутствие комфорта.
- Вряд ли. Скорей хотел, чтобы мы напились, и этот склеп показался нам роскошным дворцом. Как там у вас, у русских, говорят?
- Понятия не имею, - любовь Наполеона обсуждать советский быт и культуру бесила. Что он в этом понимает? В представлении всех американцев русские жили-пили-дружили с медведями, пребывая исключительно в состоянии сильного алкогольного опьянения, иначе никак. И что это за манера издеваться над тем, чего не понимаешь? Он пока что ни одного обидного слова про Америку не сказал. А мог бы.
- Нет, там точно что-то было...
- С милым и в шалаше рай? - занятый опустошением тайника с припасами, наугад брякнул Илья, не подумав.
И тут же почувствовал, как у него краснеют уши. Пристальный взгляд Соло был таким острым и горячим, что ощущался физически.
- Знаешь, мне почему-то кажется, что у этой поговорки немного иной смысл.
Игнорируя сарказм в голосе американца, Илья пожал плечами и выставил на небольшой шаткий стол остальное: чай, несколько банок с консервированными фруктами и тушенкой, галетное печенье, две плитки горького шоколада и - Курякин не поверил своим глазам - банку сгущенки. Настоящей советской сгущенки, с привычной бело-голубой этикеткой и штампом ГОСТа.
Наполеону любимый десерт Илья ожидаемо не понравился. Американец скривился после первой же ложки и отодвинул банку.
- Как ты можешь это есть, Большевик? Это же чистый сахар. Я бы даже сказал, двухсотпроцентный. Ужасно. Что с твоими вкусовыми рецепторами?
- Мне нравится, - с каменным лицом припечатал Илья, и расспросы тут же прекратились.
Соло предложил выпить, чтобы хотя бы дать себе шанс уснуть, и Илья, немного подумав, согласился. В конце концов, сейчас они не на задании, время уже позднее, и не похоже, чтобы им пришлось вскакивать посреди ночи и куда-то бежать.
Пили молча, оба раздраженные и взвинченные. Илья с трудом переносил вид полуголого американца, сам не понимая, что ему не нравится. Соло был красивым мужчиной с хорошо развитой мускулатурой, видно было, что он тщательно следит за собой. Все ничего, но Илье почему-то было очень неловко от вынужденной близости. Личного пространства было слишком мало, чтобы он мог чувствовать себя комфортно. Тут если и уходить, то только в себя, физически отстраниться от Наполеона не получалось.
Они то и дело не нарочно касались друг друга, проходили мимо, задевая, пытались протиснуться, вынужденно соприкасаясь телами, перебрасывали ноги, ударялись локтями, и каждый раз Илья напрягался и внутренне сжимался, чувствуя, как по телу проходит электрический разряд.
И каждый раз хмурился и замыкался в себе.
Нет, Наполеон не был ему настолько неприятен. Дело было в чем-то другом. Возможно, в том, как сам Наполеон реагировал на эти случайные столкновения.
Пить без настроения надоело быстро, и Соло предложил лечь спать. Курякин не стал напоминать американцу, что его спальное место на стуле, тем более, что Наполеон был ранен и явно измотан больше него.
- Ты к стенке, ковбой, у меня там колени не поместятся.
Илья деликатно отвернулся, пока Соло стаскивал единственные уцелевшие штаны и устраивался под одеялом. После чего разделся и забрался в кровать. И тут же понял, что стоило допить, в бутылке еще оставалось больше половины, а лежать под одним одеялом с практически голым мужиком было странно.
Время перевалило глубоко за полночь, а сон все не шел. Илья боялся крутиться, боялся даже дышать. Кровать была слишком узкой, а Наполеон пылал жаром, как печка. Курякину невольно приходилось прижиматься к напарнику, чтобы не сверзиться с кровати, ноги не помещались, а согнуто колени без того, чтобы они свисали с кровати, не получалось. Спустя час Илья плюнул на все и пододвинул к краю кровати стул, повернулся спиной к напарнику и, наконец, устроил многострадальные колени на стуле. Ужасно неудобно, особенно если учесть, что одеяла на них не хватило.
Курякин тихо выдохнул и тут же чуть не подпрыгнул, больно стукнувшись коленом о спинку стула. Чертов американец, у которого не было таких проблем со сном, обхватил его поперек туловища, прижался к спине всем телом и шумно засопел в шею, заставляя по коже дружным строем маршировать стада мурашек.
Илья раздраженно дернул плечами, но Соло не проснулся, и уставший от пинков судьбы Курякин смирился. Горячее тело сзади мешало, Илья отчаянно потел, его бросало то в жар, то в холод. Стоило Наполеону повернуться, он тут же пытался отодвинуться, но Соло спросонья снова подгребал его к себе и норовил устроить на Илье то руки, то ноги, а то и все конечности разом. И что самое обидное, стоило только закрыть глаза и попытаться уснуть, воображение подсовывало такие провокационные образы, что Илье тут же становилось не до сна. И провалившись где-то посреди ночи в беспокойную дрему, он чувствовал, что задыхается.

Рука Наполеона соскользнула с талии и легла на  живот. Илья вздрогнул всем телом и сцепил зубы, чтобы не выругаться. Расслабленные пальцы лениво поглаживали живот, опускаясь все ниже, и Курякин проклял тот момент, когда решил раздеться.
- Руку убери, - проскрипел он сквозь зубы вполголоса, но Соло не услышал. Только задышал чаще и жарче, накрывая ладонью пах Ильи. И Курякин вдруг с ужасом понял, что у него стоит. И не просто стоит, такого стояка он уже давно не помнил, и желание толкнуться в накрывшую член ладонь было таким сильным, что от нервного перенапряжения попытки сдержаться перед глазами плыли разноцветные круги.
Так страшно Илье не было никогда.
Он вынырнул из сна мокрый, как мышь, с бешено колотящимся сердцем и шумом в ушах. Сон, всего лишь чертов сон. Неудивительно, они тут слиплись на этой кровати, как два смерзшихся пельменя.
Проверив, что рука Соло все еще на его талии, Курякин облегченно вздохнул.
"Утром я убью тебя, ковбой!"
Но расслабиться не получалось. От напряжения сводило мышцы судорогой и мучительно хотелось хотя бы как-то изменить положение затекшего тела. Проклятый липкий сон оставил и еще один подарочек: хороший такой добротный стояк, на этот раз совсем не призрачный.
Илья нахмурился, кроя американца трехэтажными эпитетами, мрачно уставился на входную дверь с облупившейся на ней краской и принялся наизусть цитировать пленарное заседание последнего съезда ЦК КПСС.

Если что Курякин и ненавидел от всей души, это когда ему пытались помешать есть.
Он занимался спортом с самого детства и тратил столько времени и сил во время тренировок, что вынужден был восполнять недостаток энергии питательной пищей. И обычно один раз в день, поздно вечером, когда возвращался домой. Поэтому прием еды превращался в некое подобие священного ритуала. Очень простого ритуала. В нем не было антуража, даже составляющая была не очень важна, но имелось одно железобетонное правило: "Когда я ем, я глух и нем, смел и быстр, и дьявольски хитёр!" Илье было плевать на культуру принятия пищи, совместимость продуктов и прочие мелочи, во время еды он был сосредоточен, молчалив, жевал быстро и энергично. И никогда не отвлекался на разговоры. А если кто-то лез под руку или пытался ему мешать, раздраженно рычал, отворачивался и продолжал прерванный процесс. К слову, работала и обратная схема. Он мог обходиться без еды по нескольку дней, не испытывая телесного или душевного дискомфорта, при этом очень равномерно и экономно расходуя энергию.
Проще говоря, отвлекать Курякина от еды решались немногие.
Вот почему, когда Соло предложил обработать его ссадины, разведчик не сразу нашелся, что ответить. Но принимая во внимание тот факт, что Наполеон ему был недостаточно близок, чтобы знать о его трепетном отношении к поглощению пищи, для начала решил не огрызаться и только молча покачал головой, отказываясь от помощи.
Но предложение оценил. И даже немного удивился.
Зная о силе и выносливости Курякина, мало кто предлагал ему помощь. Илья никогда не жаловался, не ныл, не просил об отсрочке или переводе, всегда шел до конца, и если мог, то и другим помогал справиться. На царапины и синяки внимания не обращал, делая вид, что ему совершенно не больно. И все поверили. В то, что ему не нужна помощь, в то, что он не чувствует боли, не нуждается в отдыхе и в поддержке.
А Соло была безразлична его выдержка и мощь. Иногда Курякин ловил на себе то понимающий, то сочувствующий, или, что вообще не лезло ни в какие ворота, обеспокоенный взгляд американца. Наполеон не отходил от него ни на шаг, когда они оказывались в затруднительных ситуациях, и Илья долгое время считал, что цээрушник попросту не доверяет ему. Но потом понял, что ошибается. Наполеон не контролировал, он страховал. Зная о том, что в ближнем бою он Илье не помощник, Соло  меткими выстрелами снимал именно тех, кто норовил подобраться поближе к напарнику или обойти со спины. Илья же, в свою очередь, старался никого не подпускать близко к Соло, зная о том, что в драках американец не особо силен. Обоюдная опека. Они друг для друга были что твои няньки, и это беспокоило его намного больше, чем разница в их стилях работы.
Слишком близко, слишком навязчиво. И вообще, все это слишком личное.
Соло совершенно не уважал право силы, и Илью это ужасно злило.

Как и следовало ожидать, Наполеон не угомонился. Вместо того, чтобы махнуть на неблагодарного товарища и отстать, он принялся стаскивать с Ильи футболку. Зажав в зубах ломоть хлеба, намазанный остатками сгущенки, Илья глухо рыкнул и наугад двинул локтем, пытаясь отбить у напарника желание лезть ему под одежду. У них за сегодня интимных контактов было больше, чем у Ильи с девчонками за всю жизнь. Ночью стояк, утром жаркие объятия, потом эти чертовы трусы, совместный душ и ... и гребаные галстуки! Он понятия не имел, что по американским меркам нужно было сделать, чтобы двое начали официально считаться парой, но инстинкты подсказывали ему, что они с Соло давно перешагнули эту черту.
- Блядь! Отстань, я сказал! Ковбой, ты что, оглох? Я ем! - гаркнул Илья, роняя импровизированный бутерброд сгущенкой вниз и  чувствуя, как от прикосновения ловких пальцев к груди у него волосы на затылке встают дыбом и наливается невыносимым жаром шея и скулы. - Ты совсем охренел? Нечего там мазать, там все в порядке. Я тебе что, баба? Пара царапин... ох, бля...
Любой, кто знал его взрывной характер, уже давно  свалили бы в туман, а этому хоть бы что.
Не веря тому, что происходит, Илья опустил взгляд вниз и увидел, как пальцы Соло, начисто игнорирующего его возмущение, прошлись по груди, потом по ребрам (он тут же почувствовал, как отозвались болью внутренние ушибы), и принялись втирать в синяки охлаждающую лечебную мазь.
Илья резко замолчал, отодвинул стул и встал. Снял футболку, отбросил ее в сторону и лег на спину на кровать, чтобы Соло было легче добраться до всех ушибов на его теле.
Курякин привык побеждать, но также прекрасно знал, когда стоит прекратить борьбу и капитулировать. Русские не сдаются, но умеют выжидать. А настойчивая забота напарника была чем-то настолько необычным и непривычным для Ильи, привыкшего самому закрывать спиной других, что он так и не смог понять, что же на самом деле чувствует каждый раз, когда Соло протягивает ему руку помощи. А раз не разобрался, то он просто обязан понять, что чувствует. Иначе это будет просто нечестно по отношению к Наполеону.
Почему-то ему казалось, что тому тоже непросто дается подобное взаимодействие. Соло вообще не выглядел сострадательным альтруистом. Еще бы свое жало ядовитое на привязи держал, так нет же, каждый раз, когда делает доброе дело, непременно ехидничает. Стесняется своих лучших качеств, что ли?
- Только учти, я боюсь щекотки, - Курякин закрыл глаза, чтобы не видеть триумфа на лице напарника и честно попытался расслабиться.
Но стало только хуже. Отключенная от реальной картины фантазия заработала на полную катушку, и в голову полезли странные мысли и образы. Курякин недоуменно повел носом и чихнул, открывая глаза и прогоняя подлянки больного воображения. С открытыми глазами чувствительность его кожи немного притупилась, стала не такой острой, и разведчик смог с облегчением выдохнуть. Но появилась другая проблема. Соло склонился над ним так низко, что ...
- Ковбой, у тебя что, плохое зрение?

- Ну, так и будем ехать молча?
Скашиваю глаза, не поворачивая лица, и понимаю, что он недоволен, по настоящему недоволен, а не просто мается от скуки и решил доделаться до меня, лишь бы не молчать.
- Ты хотел что-то обсудить, Шон? - отзываюсь обманчиво спокойным голосом, хотя хочется оттопырить средний палец прямо ему в рожу и отвернуться к окну.
- Нет.
Ну так заткнись и веди молча! Я же прекрасно знаю, что ты ненавидишь ездить с кем-то, тебе компания не нужна, вот он весь твой мир - дорога, сосны и эта чертова тачка, из которой ни один экзорцист не изгонит запах копченых колбасок, которые ты постоянно жуешь, когда за рулем. Тут кто хочешь вегетарианцем станет. А еще ты постоянно жалуешься, когда тебе приходится кого-то подвозить с работы до города. Не любишь болтливых попутчиков, видите ли, время в дороге принадлежит только тебе и дерьмовому року, который ты постоянно слушаешь. Ладно, придираюсь. Музыка не всегда полный отстой, я тоже рок люблю, только потяжелей и без этих визжащих тянущих до зубной боли воплей электрогитары и воющего на ультразвуке вокала. Терпеть не могу металл.
- Эван...
- Я сплю. Отстань.
Демонстративно подтягиваю колени к груди, упираясь ногами в приборную доску и откидываюсь на спинку сиденья, прикрывая глаза. Невыносимо чувствовать, как ты прожигаешь во мне взглядом дыру, но я беру себя в руки, чтобы ничем не выдать, что я все чувствую. Да-да, Шон, я разулся. Думаешь, я не знаю, что если я посягну на твою любимую "детку" обутым, меня ни один индейский бог не спасет?
Прости, Шон, но я слишком часто слушал от тебя о том, как ты ненавидишь трепаться за рулем со всякими идиотами, поэтому всегда сижу на переднем сиденье тихо, как мышь под веником. И обычно тебя это устраивает. Так что лучше поненавидь меня десять минуток сейчас, чтобы потом не проклинать всю жизнь за то, что связал свою судьбу с бестактным треплом.
- Разбудишь, когда приедем?
Ответа я толком не разобрал, скорей всего Маккена озвучил мне маршрут в лучших традициях роудонских лесорубов. Забыл, орясина белобрысая, что я там же работаю и весь этот их кошмарный жаргон давно выучил наизусть.
Зачем он вообще затеял эту возню с уикэндом в лесу? Я же сразу сказал, что не люблю деревья, комаров и сырость, и не хочу никуда ехать. Почему ты меня никогда не слушаешь, Шон?
Внезапно этот вопрос становится таким важным, что я открываю глаза и поворачиваю голову к моему сердитому любовнику.
- Почему ты меня никогда не слушаешь, Шон?
Зачем было насильно тащить в машину? Теперь соседи точно начнут подозревать, что мы не от крепкой мужской дружбы, отягощенной финансовыми проблемами, квартиру вместе снимаем. А ведь ты сам говорил, что нельзя палиться перед той каргой с тремя кошками и этой девицей, которая "У Лоры" работает. Согласен, сплетен потом будет вагон. Я-то честно стараюсь вести себя, как порядочный сосед и друг, это ты забываешь о конспирации.
Хотя, надо быть слепоглухонемым, чтобы по звукам, доносящимся по ночам из нашей спальни, не понять, как мы ладно наловчились дружить. Никогда не думал, что могу так орать во время оргазма. Черт, даже вспоминать стыдно.
Подождал ответа еще немного, чувствуя, как меня захлестывает волна радостного сарказма. Мой-самый-внимательный-рыцарь-с-большим-топором!
- А? - наконец, ты сообразил, что я тебя о чем-то спросил. Понятное дело, о чем, ты понятия не имеешь, потому что думал о своем. Интересно, о чем?
- Да ничего, разбудишь, когда приедем, - мстительно небрежно отмахиваюсь я и снова закрываю глаза, теперь уже по-настоящему пытаясь уснуть. Не хочу раздражаться. Это бесполезно. Я все равно прощу тебя ровно через тридцать секунд. Я знаю, уже засекал. Так что у меня есть всего полминуты, когда я могу законно позлиться. Не мешай.

Тук... тук... тук... тук...
- Думаешь, этого нам не хватит?
Тук... тук..
Продолжает молча рубить дрова, даже не обернулся. Или снова не услышал, тут хрен разберешь. На этот раз даже не думаю обижаться. Я выспался, я благостен, я в хорошем настроении и даже почти доволен, что приехал сюда.
- Шон, - присаживаюсь на поваленное бревно и грею пальцы о чашку с чаем. Я и ему принес, в термосе, но предлагать не спешу. Надо было будить, а не оставлять в машине, как запаску.
Тук... тук...
- Если хочешь, я пока могу вытащить на свет божий мангал и развести костер, - послушно продолжаю попытки наладить общение. - Я тебе чай сделал. Как ты любишь.
Тук...
- Давай я овощи пока нарежу.
- Не надо, я сам.
Ага, проняло. Я знаю, что он свято верит в то, что если я возьму в руки кухонный нож, обязательно оттяпаю себе руку по локоть. Не скажу, что тут он сильно преувеличивает, я и правда готовлю хреново, постоянно все из рук валится, горит и режется. Но эта фигня у меня с детства, наверное, просто руки не из того места растут. А что до мангала и костра - тот тут вообще-то я знал, что делаю. Мой первобытный друг Шон скорей признается в половой слабости, чем позволит кому-то другому подойти к костру.
- Ты никогда не разрешаешь мне самому развести костер, - я недоволен и не собираюсь этого скрывать.
- Я уже говорил тебе, что это для меня ... ну не знаю, это святое... инстинкт.
Едва сдерживаюсь, чтобы не заржать, вместо этого выплескивая из чашки остатки чая, наливаю в нее горячего, из термоса и подхожу ближе, протягивая чашку вместо белого флага. Не хочу с ним больше ссориться, не сегодня.
- Ты вообще в курсе, что в доисторические времена вообще-то бабы поддерживали огонь? Их так и называли - хранительницы очага. Так что проверь свои инстинкты, сбоят что-то, - хитро щурюсь и показываю ему язык.
Знаю, знаю, как это выглядит. И знаю, как он на это реагирует. Вон, даже топор отложил.
- Вообще, в курсе. Только ты забыл одну вещь. Мужик разжигал, бабы хранили. Так что, давай, я все-таки разожгу костер, а пока я буду рубить дрова и нанизывать мясо, ты как раз и присмотришь.
- Ты... мудак! Ты  гребаный мудак, Маккена, вот что.
Не выдержал, ржет во всю глотку, сволочь. Доволен собой, самец хренов. А я стою красный, как помидор, в пледе наброшенном поверх куртки. Только кружевного чепчика не хватает.Хорошо ему шутить, разделся тут до пояса, как будто на улице не злоебучая канадская холодина, а тропики. Даже вспотеть умудрился. Мне нравится смотреть на Шона, когда он рубит дрова. Он такой весь сильный, мощный спокойный. Взмах, удар, колени полусогнуты, мышцы на спине напряжены, бицепсы вздуваются буграми, такой весь, ну ни дать ни взять, олицетворение мужского начала. И фигура у него красивая. Мне нравится. Раньше даже не замечал, что могу залипать на него часами. Правда, молча. Не люблю признаваться в своих слабостях.
- Эван...
Я всегда чувствую, каким тоном он произносит мое имя. У Шона потрясающий голос, глубокий, низкий, немного хриплый. Я знаю, что он больше не злится, и тут же чувствую по этому поводу острое сожаление. Потому что Шон, который не злится, всегда тянет ко мне свои лапы. Бесит! Но недолго. Все-таки полуголый двухметровый мужик с топором в руках - это очень сексуально, особенно когда знаешь, что он твой.
Никогда не признаюсь, как сильно я его люблю.
- Пойду хотя бы нарежу помидоры, - упрямо уворачиваясь, и поцелуй приходится куда-то в щеку, ближе к уху. Выскальзываю из горячих объятий и сливаюсь с полянки в дом, вяло отмахиваясь на просьбу не порезать вместе с помидорами пальцы.
Ходить со стояком жутко неудобно. Надеюсь, что ему там тоже не очень радостно. Хотя, у него же есть топор и целая куча дров. А я не умею обижаться дольше тридцати секунд.

Во время поездки Итан рассеянно кивал, слушая интересные истории из жизни, которых у Маккензи было море, но думал о сказанных в доме словах. Маккензи сюда не пауков тискать приехал, у него, кроме научного есть еще и личный интерес. Итан понимал и его, и повстанцев с Земли, которые просто не могли упустить такой шанс и не отправить к лидеру СА своего человека. Не догонял он другого - что им понадобилось и догадались ли они о его реальной роли в организации. Да и не был Юэн похож на повстанца, вот вообще. Хотя, скорей всего это только первое впечатление.
Что ж, Итану давно хотелось побольше узнать о своих земных единомышленниках.
Оставив машину под деревом, Колсон направился в лес вслед за гостем.

- Быстрее! Твою мать, Харуя, еще! - зарычал Акабаяши, которому было мало и этого.
Шики трахал его от души, с оттяжкой, как будто шлюху драл, но после того, что этот чокнутый засранец устроил несколько минут назад, Акабаяши хотелось еще больше, еще сильней, еще больней. Да как угодно, и насрать, что он снизу. Это не имеет значения, он просто хотел чувствовать. Шики слишком редко позволял увидеть себя таким: потерявшим над собой контроль, растрепанным, со съехавшей от возбуждения крышей. Если бы кто-то спросил, каким Акабаяши хочет видеть своего друга, он бы сказал - таким и только таким. В эти краткие мгновения помешательства, их разделенного на двоих безумия, он точно знал, что чувствует Харуя. И знал, что он нуждается в их связи едва ли не больше, чем сам Красный Демон Авакусу.
Любил ли он его? Разве это имеет значения? Акабаяши давно было наплевать на всю эту романтическую хрень. Он не собирался распускать сопли и страдать, надрачивая на фотографию друга. Хотя, было дело во время телефонных разговоров, один раз даже успел кончить. Шики потом с ним месяц не разговаривал. Да и похер, что он тогда на совещании у босса был и звонил по делу! Акабаяши-то был дома, в ванной и плевать хотел на то, что его хриплый от возбуждения голос слышали все участники сходки. Тогда на претензии Харуи, готового покрошить его в капусту, он только пожал плечами и посоветовал убавить громкость динамиков, чтобы кто не надо уши не распускал.
Все считают Красного Демона Авакусу больным на всю голову придурком, даже босс, а ему всего-лишь нужно одно: чтобы единственный человек, который имеет для него значение, хотя бы изредка чувствовал себя свободным.
И он готов дать Шики свободу любой ценой, пусть даже тот сам не понимает, что сейчас берет не его в задницу, а за горло свои принципы. Свобода и возможность чувствовать себя самим собой - это главное. А на любовь и ответственность насрать!
Знал ли в организации кто-нибудь, что они спят вместе? Шики хотел верить, что нет, Акабаяши было на это насрать, но он был в курсе того, что знают. И это ему нравилось. Пусть Харуя придумывает себе рамки сколько ему влезет, он будет ломать его барьеры один за другим, пока видит в этом смысл.
А после того, что между ними произошло сегодня, его любимого ручного информатора останется только пристрелить, чтоб не мучился. Потому что жить с воспоминанием о том, как два самых страшных босса Авакусу горячо ебутся, как подростки на заднем сиденье автомобиля, опасно для психики и здоровья. Особенно, если у тебя в башке и так все болты сорваны. Как у Орихары, например.
Об Изае Акабаяши почти забыл, если бы в какой-то миг сквозь грохот собственного сердца и шум в ушах не услышал приглушенный надрывный стон. Он слишком хорошо помнил этот долбаный звук, чтобы спутать его с чем-то другим. Никак не угомонится, крысёныш мелкий. Ну и хрен с ним, лишь бы сейчас под руку не лез.
Акабаяши чувствовал, как его накрывает, но упорно продолжал смотреть на Шики жадным горящим взглядом, пытаясь удержать в затуманенном накатывающим оргазмом мозгу малейшие детали. Мокрый от пота лоб, вздувшиеся на руках вены, напряженные мышцы предплечий, украшенных причудливой вязью татуировки, тяжелое дыхание - Шики шло быть таким, именно таким, а не злым крутым якудзой, выглядящим так, как будто по ошибке проглотил швабру.
Да, осанку Харуя всегда умел держать.
Приподнявшись на локте, Акабаяши нервно сглотнул, увидев то, чего сейчас хотел больше всего. Смотреть, как член Шики исчезает в его заднице было... странно. Выглядело все как-то особенно пахабно, зато заводило с пол оборота, хотя, кажется, куда еще больше.
- Нравится? - по-акульи кровожадно ухмыльнулся Акабаяши и дернул Шики за плечо на себя, приблизив его лицо к своему. Губы к губам. Хрипло шепча, почти срываясь на смех, он и не собирался скрывать ни того, как возбужден, ни громкого стона, когда Харуя вошел особенно глубоко. - Нравится смотреть на свой хер в моей заднице? Как так? Ты же такой правильный, Харуя-кун! Задрот хренов.

По мнению Флинн Арман обладал одним препротивнейшим даром. Он умел испортить все в считанные секунды одним дурацким словом. Фай знал, что у друга характер непростой, но принимал его со всеми его гребаными тараканами, потому что Арман, черт возьми, каким-то непостижимым образом сумел стать для него особенным и очень важным. Но иногда его дико хотелось звездануть по затылку, чтобы захлопнул варежку и не выпендривался.
Обсуждать свою ориентацию Флинн не хотел. Он и сам не мог ответить на этот вопрос. Как-то так само собой получилось, что он переспал с одним парнем, а потом все завертелось. С женщинами было совсем не так. Нет, девчонки ему тоже нравились, но спатьс ними Флинн больше не хотел. Как и распостраняться об этом.
А вот объяснения Майера по поводу его девчачьих визгов в душе почему-то запали ему в душу. За этим казалось бы совершенно естественным объяснением крыло что-то очень личное, и Фай вдруг почувствовал, Как раздражение отступает, уступая место горячей благодарности. Арман не обязан был ничего рассказывать, но рассказал.
Взгляд Флинна заметно потеплел.
Все-таки Арман совершенно невероятный.

- Да ты же не при чем! Я сам к нему лез, вот и получил. Не пес - огонь! Кажетс, я в него влюбился, окончательно и без поворотно. - горячо возразил Фай и тут же зашипел от боли. - Привитый - это хорошо, - уже без прежнего энтузиазма пробормотал он сквозь сцепленные зубы. Было не так больно, как он опасался, но достаточно неприятно, чтобы кривиться и не испытывать желания лишний раз трепать языком. - А из тебя ничего так парамедик вышел, - стараясь не концентрироваться на горящей огнем заднице, хохотнул Флинн и, не оборачиваясь, бросил на кровать ключи. - Смотри, там в шкафу на полках одежда, в ящике все остальное. Все чистое, не бойся, я вообще мальчик аккуратный, так что хватай любые джинсы и тащи сюда. После таких приключений мне точно надо выпить. И научиться сидеть на укушенной заднице.
Горестно вздохнув, Фай представил предстоящую тренировку и почувствовал, как настроение начинает неуловимо портиться. Главное не думать. Ничего, сейчас поедут, оттянутся как следует, завтра можно отлежаться целый день. Ничего, как-нибудь справится.
Кроненберг вышел из комнаты, но переворачиваться и сползать с его кровати Флинн не спешил. Так лежать было намного приятней. Место преступления приятно холодил воздух, и Флинн даже начал клевать носом, проваливаясь в уютную дрему, когда хлопнула дверь, оповещая о возвращении хозяина квартиры. Фай, кривясь от боли, заставил себя сползти с кровати и влезть в принесенную Раймондом одежду. Биолог умудрился притащит единственные узкие джинсы, которые Фаю когда-то купила сестра, но Флинн решил не жаловаться и натянул на пострадавшую задницу то, что было.
- Спасибо! - от всей души поблагодарил он немца, глядя на него преданно, как обычно пялился во время прогулок Тирек. - Ты меня так выручил, Раймонд! Ну что, поехали, спаситель? Ой, бля! - ходить было очень некомфортно, а местами и откровенно больно, но Флинн упрямо поджал губы и с горем пополам доковылял до двери. - Да уж, поездочка будет та еще. Ты не против, если мы не будем сильно спешить?
Вызвав такси, Фай, опираясь на предложенный Кроненбергом локоть, спустился по лестнице, то и дело фыркая от смеха, представляя, как они выглядят со стороны. Как престарелая семейная пара, когда такой весь из себя строгий, благочестивый и невозмутимый старичок под ручку выгуливает свою хихикающую и давно выжившую из ума хромую благоверную.
- В горе и в радости, - сдавленно хохотнул Фай, когда от них шарахнулся преподаватель французского, возвращающийся в свою комнату.
Почувствовав нечитаемый взгляд, которым его одарил немец, Флинн заткнулся, но хихикать не перестал. Это было просто выше его сил. Вот всегда так в стрессовых ситуациях. Нормальные люди становятся серьезными и собранными, а он хихикает, как идиот.
- Раймонд, а тебя когда-нибудь кусали? Ну, не Тирек, а вообще, живность всякая. У тебя же там целый Ноев ковчег. Мало ли кто мог цапнуть! Меня вот постоянно грызут. Один раз даже паук укусил, ядовитый. Я тогда чуть концы не отдал, вовремя какую-то противопаучиную сыворотку ввели. Кто ж знал, что он такой, зараза, пакостный!
Фай прислонился к парапету и закурил. Ждать такси обычно приходилось недолго, но этот что-то запаздывал.
- Куда поедем отмечать мое покусательство?

Фильм закончился, предмет их спор склеил ласты, что совсем не порадовало Итана, который уже обрадовался, что не придется ничего выдумывать, чтобы поехать с Линдой вдвоем, но напряжение между ними и не думало исчезать.
Колсона это неслабо беспокоило, он хотел устроить Линде приятный расслабляющий вечер с мороженым, вином, болтовней ни о чем и интересными фильмами, а получилось все как всегда, через задницу.
И зачем они только заговорили о Джейсоне? Эта тема сейчас была неприятна им обоим. Колсона расстраивал разлад с другом, и он не мог не понимать, что с каждым днем их разногласия становятся все серьезней, и Джей отдаляется от него, превращаясь из друга во врага и политического соперника. Отношения Джея с сестрой тоже оставляли желать лучшего. Он все еще прислушивался к ее мнению, но все чаще отмахивался и не принимал его к сведению. Итан видел, что это очень расстраивает Линду, и даже пытался поговорить с другом, но все без толку. Джей просто психанул и посоветовал ему не лезть в чужую семью. И это сильно задело Итана, который как раз собрался признаться ему в том, что влюбился в его сестру. Так и не сказал, промолчал, посчитав, что время сейчас не подходящее.
Итану больше не с кем было поговорить по душам. Разве что с Найтом, но этого занятого пингвина еще попробуй отлови без предварительной договоренности и записи.
Мэй, как только фильм закончился, тут же удрала на кухню, оставив Итана с бешено колотящимся сердцем и красного, как мальчишка, который впервые решился подрочить, раздумывать над смыслом сказанных ею слов. Она бы выбрала его спальню? И сказала, что хотела бы там провести всю свою жизнь! Да что такое? О чем он вообще думает? То есть, чем?
Губы Колсона расползлись в идиотской счастливой улыбке. Хорошо, что девушка ушла ставить чайник и ничего не увидела.
- Сделай мне кофе, - Колсон не собирался сидеть в гостиной и ждать, пока Линда возится на кухне с ее драгоценным раритетом, при виде которого Итана каждый раз перекашивало (он совершенно не понимал, зачем им эта свистящая хрень). Он вошел на кухню и остановился в дверном проеме, наблюдая за девушкой. - Если хочешь, я постелю тебе в твоей любимой комнате, - в доме было несколько гостевых, одну он переделывал по советам Линды, так что когда она оставалась у них на ночь, обычно занимала именно эту комнату. - Или можем притащить в гостиную одеяла и устроить гнездо прямо на полу. Как в детстве, помнишь? У нас еще три фильма. И клянусь, если к концу второго ты не будешь трястись от страха, я торжественно вручу Шону почетную грамоту неудачника. Он клялся, что мы не сможем уснуть до самого утра. И в следующий раз не доверю ему выбирать, что смотреть.
Разговор с сыном, который с ехидной улыбочкой сунул ему перед выходом диски, тоже оставил двоякое впечатление.

- А, значит, Джей не придет?
- Нет. У него какие-то дела. Давай сюда, что ты там выбрал. Это хоть можно смотреть? 
- Значит, только Линда и ты?
- Ну да. Чего ты лыбишь жало, паршивец? Диск сюда, быстро. Что за хрень ты мне решил подсунуть на этот раз?
- Ничего я не лыблю. Вам понравится. Если к концу второго фильма она не будет сидеть у тебя на коленях и смотреть через пальцы, то я не Шон Колсон!
- Ты идиот и придурок!
- А ты ссыкло, уж прости за откровенность, па. Давно пора повзрослеть и вместо этого дурацкого вечера фильмов признаться Линде и устроить что-нибудь со взрослым рейтингом, если ты еще понимаешь, о чем я.
- А ну пошел отсюда, спиногрыз неблагодарный, пока я не передумал и не оставил дома всю вашу уж больно взрослую компашку! Да если б я не понимал, о чем ты, тебя бы на свете не было, бестолочь!
- Может, маразм? Говорят, к старости... ай, все, ай-ай-ай, ухо! Больно! Я же любя. Хотел предложить провести мастер-класс, Эллера можно попросить. Ой, все-все, я понял, уже ушел. Приятного вечера. Хи-хи!
- Смотри за сестрой, упырь! И за Дженом. Иначе голову оторву.

Колсон подошел к девушке со спины и перегнулся через ее плечо, чтобы посмотреть на чайник. Дурацкий процесс, но ему нравилось ждать, пока эта хрень закипит.
- Долго еще? Есть хочешь? Или после ведра мороженого в тебя уже ничего не влезет? Знаешь, я тут подумал. К черту спор. Поехали вдвоем и все. А Джей сам виноват. Последнее время достает так, что даже звонить ему не хочется. Вот пусть от нас и отдохнет, если такой умный. Эй, но желание никто не отменял, - Итан приобнял девушку, наклонился и подленько дунул ей в ухо, зная, как Линда этого терпеть не может. Они так с Джеем над ней в детстве часто издевались. - Я до утра обязательно что-нибудь придумаю. Что-нибудь ужасное!
На самом деле он давно уже все придумал, но не знал, как это озвучить. Нет, Шон прав, он все-таки ссыкло.

Чем ближе был час икс, тем сильней нервничал Джарвис. Он и сам не понимал, что с ним происходит, в голову лезла какая-то ерунда. В конце концов, какая разница, понравится Хьюстону ужин или нет? Он ему не жена, в конце концов! А с другой стороны, было обидно. Он столько усилий приложил, чтобы все устроить. Как ему может не понравиться?
Разумеется, он все рассчитал. Сколько понадобится времени, чтобы привести в идеальный порядок квартиру, себя, сервировать по всем правилам стол (ползать вокруг него с рулеткой, замеряя расстояние от тарелок до бокалов, Эй-Джею быстро надоело, но и это требование он выполнил на сто процентов). И разумеется, в какой-то волшебный момент все чуть было не пошло через задницу. Еще бы! О же Хьюстона ждал.
Не напарник, а черная кошка с пустым ведром и выбритой цифрой тринадцать на спинке.
Чуть не спалив в духовке мясо, Джарвис так перенервничал, что тут же все начало валиться из рук. Лопнул привязанный над столом в форме сердечка шарик, цитрусовое масло, которого он по совету одной из гарпий капнул в аромолампу, вдруг запахло шафраном, а продавец же клялся, что аромат будет цитрусовый, освежающе-бодрящий, и как назло куда-то запропал штопор. 
Труп шарика Джарвис быстро отвязал и похоронил в мусорном ведре, почтив его память тяжелым вздохом, к аромату шафрана он быстро принюхался и даже нашел его более приятным, чем обещанный цитрусовый. Да, не то чтобы бодрило, скорей волновало. А в виду отсутствия штопора торжественно пообещал бутылкам, что отстрелит им горлышко быстро и безболезненно.
Джарвис в сотый раз подошел к зеркалу и критически оглядел себя.
Бирюзовая шелковая рубашка, пара верхних пуговиц расстегнута. Эй-Джей решил удивить напарника, который до этого видел его только при полном параде и в неизменном галстуке. Темно-серые брюки модного покроя, не те, от брючного костюма, в которых он ходил на работу, сидели на нем превосходно. Ему жутко не нравилось под кого-то подстраиваться, но девушки из диспетчерской сказали, что он должен быть одет не так как нравится ему, а так как хотел бы его партнер. Джарвис крепко подозревал, что если бы доверил одевать себя своему безбашенному напарнику, его бы через пару часов загребли в психушку или украли в бродячий цирк. Но девушек послушался и нашел в своем шкафу самую неформальную одежду.
Вид портил розовый девчачий фартук в задорный горошек, украшенный кокетливыми рюшами. Его Джарвис специально одолжил у своей соседки, чтобы ненароком не наставить пятен на одежде, когда будет готовить.
Осталось снять фартук, и он готов. Черт, чуть не забыл про свечи!
Оглядев ставшее неожиданно уютным помещение, Джарвис выключил верхний свет, оставляя гореть только камин и расставленные по комнате свечи.
Отступив на шаг, Эй-Джей прищурился, глядя на то, что у него получилось. Увиденное ему неожиданно понравилось.
Он так глубоко задумался, что когда в дверь позвонили, сразу же пошел открывать, напрочь забыв про фартук.
- Етитская богомышь! - забывшись, прокомментировал увиденное на пороге Эй-Джей, некультурно отвешивая челюсть и округляя от удивления глаза. Цветы, костюм, вино... - Ты издеваешься? На работу ты, значит, ходишь, как подросток-неформал на сходняки в подвале, а ко мне на ужин пришел при полном параде? Хьюстон, - Джарвис нахмурился, нехотя отступая в сторону, чтобы гость мог пройти, - а цветы ты зачем притащил? Надеюсь, их не четное количество?-саркастично ухмыльнулся Джарвис, вспоминая безвременно почивший шарик. Он был достоин веника напарника по всем статьям.  - Проходи.
Джарвис осекся, не зная, что еще сказать. В душе разрасталась жуткая паника. Какого черта он вообще начал с этим придурком спорить? Зачем все это? Это же Хьюстон. Сейчас поржет, на телефон поснимает, и пойдет с девчонками по клубам тусить. А назавтра весь отдел будет ржать над идиотом Джарвисом.

Сначала Хьюга даже пожалел, что так быстро свинтил из раздевался. Пожалел, что наорал на Киеши, хорошо хоть не треснул на нервной почве. Но потом, стоя в душе под теплыми расслабляющими струями, понял, что лучше так, чем остаться и увидеть то, к чему он был ну никак не готов. Мало того, что обычный взаимозачетный дроч он с какого-то перепугу превратил в полноценный перепихон, так еще и стонал так, что любая профессиональная шлюха обзавидуется.
Хьюга ненавидел свое тело. Мало ему мозга, который никак не найдет с самим собой общий язык, так еще и предательская плоть реагировала на самые невинные прикосновения Киеши так, как будто это был его последний шанс потрахаться.
Причем проклятущий организм проявлял такую гиперчувствительность исключительно в присутствии центрового.
Нет чтобы на девчонок так же реагировать. Сколько он ни мечтал и ни фантазировал о Рико, никогда так не возбуждался, как от жадных взглядов Теппея, его дружеских похлопываний то там, то тут, его двусмысленных фраз.
Да он готов был плюнуть в глаз тем, что считал Железное Сердце рубахой-парнем, простым, как двери. Нет, Киеши был чертовым ёкаем, опасным, хитрым и очень голодным. Хьюга чувствовал его голод всей кожей, постоянно, во время тренировок, совместных обедов, прогулок. Киеши смотрел на него так, что Джунпей уже был готов поверить в демонов, оборотней и прочую охочую до животного разврата нечисть.
Но не Киеши же превратил их невинную подростковую шалость в то... ну в то, что из этого вышло.
Хьюга растирал по разгоряченному сексом и горячем душем телу ароматный гель и думал о том, как так вышло, что именно у него первого сорвало тормоза. Наверное, все началось еще в больнице.
Надо было табличку на себя повесить, специально для Киеши: "Не подходи близко, а то дам"
Он был слишком измотанным, чтобы заниматься самокопанием, он не мог и не хотел думать о том, что будет дальше, когда он выйдет, когда ему снова придется заговорить с Киеши, играть с ним в одной команде, смотреть ему в глаза. Он даже малодушно признался себе, что почти рад, что Теппей выпускается из школы. Находиться с ним после того, что между ними произошло, было бы сложно. И еще сложней быть его капитаном.
Теппей же только делает вид, что слушается других, на самом деле более упертого барана Джунпей еще не видел.
Погрузившись в невеселые размышления, он не сразу понял, что произошло. А когда окончательно осознал всю глубину их падения (секс в душе считался среди парней чем-то сакрально-развратным во всех смыслах), треснул озабоченного идиота не глядя, не столько желая сделать ему больно, сколько скрывая смущение и неловкость за грубостью и агрессией.
- Отвали, придурок!
Очки он принес, конечно! И залез под душ, отжимая Хьюгу к стене. Одного взгляда на обнаженное могкрое тело центрового хватило, чтобы у Хьюги снова свело них живота. Предательскому телу снова было мало. И чего ему неймется после такого бурного оргазма?
- Руки убери и вали из моей кабинки, - зло гаркнул Хьюга, пытаясь вытолкать горе-любовника из душевой.
Киеши снова смотрел на него тем безумным взглядом, который пугал Джунпея до дрожи в коленях. Этому кретину всегда было плевать на то, что кто-то может узнать о том, чем они занимаются наедине, этот гад бы с радостью вышел в центр площадки и торжественно объявил бы, что отныне трахает капитана и срать хотел, как к этому отнесется остальная команда. Иногда нечто подобное даже снилось Хьюге в кошмарах.
Но вытолкать эту двухметровую орясину у капитана не получилось. Оказывается, они совсем забыли о времени, и проморгали отбой.
- Ты идиот, Киеши! Это ты-то боишься в темноте? - Джунпей, забыв о том, что решил беречь тыл, повернулся к Теппею спиной и принялся судорожно шарить по полке в поисках очков. Вот как теперь возвращаться по темному? И зал надо закрыть. - Давай выметайся отсюда, надо возвращаться в комнату, пока нас не хватились. Нет, подожди, не уходи. - Теппей сделал шаг назад, и Хьюга вдруг почувствовал себя в темноте очень неуютно. - Стой, не шевелись. Да не дергайся ты, я сказал, Я же ни черта не вижу.
Он протянул руку, и ладонь уперлась в грудную клетку Киеши. Кожа была горячей и влажной наощупь, и Джунпей непроизвольно сглотнул, чувствуя, как его ведет от возбуждения. Огромное сильное тело центрового вызывало в нем такие желания, о которых сейчас лучше не думать.
Наскоро обмывшись под душем, Хьюга провел ладонями по телу Киеши, смывая пот и остатки спермы. Лишенный возможности видеть, он пытался переключиться на осязание, но от этого стало только хуже. Не ограниченная зрением фантазия разыгралась не на шутку.
- Стой спокойно. Замри. И заткнись, ни слова, а то въебу так, что мало не покажется!
Он выдавил на ладони немного геля и снова провел по груди, плечам, прессу Киеши, легко скользя по напрягшимся мышцам, очерчивая из контуры. Ладони спустились ниже, на бока, потом скользнули на спину, и Хьюга сделал шаг вперед прижимаясь всем телом к Теппею, обхватывая ладонями его ягодицы.
Охренеть, он совсем рехнулся. Он моет его. Стоит и блядь моет, как в дешевой порнухе.
- Не смей ржать, Теппей, - хрипло отозвался Хьюга, касаясь бедер любовника. - Не смей ржать или пускать слюни, иначе я не знаю, что с тобой сделаю. В том, что мы тут застряли целиком и полностью твоя вина. Я говорил тебе, что эта затея не приведет ни к чему хорошему. Говорил? Говорил. Все, закончил. Теперь ты по крайней мере похож на человека, который принял душ после тренировки. А не на голодного кобеля.
Память услужливо подкинула воспоминание о том, как Киеши трахал его ногу, и Хьюга неожиданно понял, что и сам не против проделать то же самое с его задницей. Развернуть носом к стене и просто тереться членом, пока не потемнеет перед глазами.
Кстати, и так кромешная тьма, куда еще больше.
- Пойдем. Ты впереди, я ни хрена не вижу, - Хьюга выключил воду и нацепил на нос очки. - Закроем зал так, все равно мы завтра будем первые, кто придет на тренировку. Нет, не так. Ты встанешь завтра в пять утра и притащишь свою задницу убираться в раздевалке. Это приказ капитана, понял? Ты пока еще в команде, так что и не  думай слинять от ответственности.
Он шел, едва касаясь пальцами плеча Киеши. Иначе просто не мог. Темнота давила, вызывая желание забиться куда-нибудь и зажмуриться, а с Теппеем было не не так жутко.
Одеваться было неудобно, но справились они довольно быстро. Лично Хьюга мог бы и быстрей, если бы не стояк. Киеши тоже был возбужден, он чувствовал это в душе, так что позволил себе немного позлорадствовать, что ни ему одному так хреново.
А вот переход по коридору из спортзала в жилую часть морально добил Хьюгу. Он не мог идти один, ничего не видел, так что пришлось позволить Киеши взять его за руку. Теппей схватил своей ручищей его ладонь и повел, а Хьюга, красный, как помидор и взмокший, как мышь, послушно топал за ним, думая о том, что, кажется, он все-таки долбаный мазохист. Ему нравилось подчиняться. По-настоящему нравилось. Если бы тогда, в душе, Киеши его приложил затылком о стену и оттрахал, он бы кончил сразу, даже возбуждать бы не пришлось. Нет, он ни за что не должен показывать Теппею эту свою сторону. Тот и так обнаглел дальше некуда, а если поймет, какиеу него есть перед капитанам преимущества, от него потом и крапивой не отмахаешься.
- Пять часов, кретин. Надеюсь, ты запомнишь.
Когда они вышли к тускло освещенному ресепшену, Хьюга грубо вырвал ладонь из руки центрового и, не говоря больше ни слова, направился  к себе в комнату.
- Капитан!
- Хьюга!
- Джун, наконец-то ты вернулся. Мы уже волновались. А где Киеши? Мы тут решили вечеринку устроить! Вечерняя вечеринка, зашибись, правда?
- Завали, Изуки! - рявкнул озверевший Хьюга на своего вице-капитана и друга, недовольно оглядывая всю команду, уютно расположившуюся в их комнате. - Что это еще за балаган?
- Чего ты сразу заводишься, Хьюга? - Кагами подскочил, сжав кулаки. - Чего, нам уже и отдохнуть нельзя? Ты хуже тренера иногда.
- Капитан, если хотите, мы переберемся в другую комнату, чтобы вам не мешать. У вас, наверное, был очень напряженный вечер? - вкрадчивый голос Куроко заставил Хьюгу вздрогнуть. Когда Фантом начинал играть в "послушного мальчика" - это ничего хорошего не сулило. - Дополнительные тренировки с Киеши-сэмпаем, стресс, еще и свет выключили. Вы там как, справились? Судя по всем, отключение застало вас в душе...
Чувствуя, как краснеет, Джунпей мысленно посчитал до пяти, прежде, чем ответить. Чертов Куроко, все-то он подмечает. Еще хуже Изуки.
- Джун, ты футболку наизнанку надел.
И этот хорош. Орлиный, блядь, глаз. Натянуть бы ему этот глаз на жопу. И язык туда же пристроить, чтобы не юморил.
- Так темно же было, - отмахнулся от слишком любопытной команды капитан, делая вид, что понятия не имеет, где Киеши. Да какое их дело вообще? По дороге потерял! - Ладно, отрывайтесь, хрен с вами. Но кто завтра проспит, не жалуйтесь потом. А я пойду где-нибудь прилягу. Чья комната свободна?
- Ложись у нас, капитан, - Коганей расплылся в улыбке, и Митобе согласно кивнул. - Мы тут надолго.
- Придурки, - Джунпей бросил недовольный взгляд на хмурого, как сыч Кагами и поплелся искать обещанную пустую комнату.

- Ну-ну, - футоны парней были придвинуты вплотную друг к другу, и Джунпей впервые подумал о том а только ли он с Киеши развлекается подобными непотребствами. Шинджи с Ринноске тоже как сиамские близнецы, постоянно вместе. И спят тоже. Идиоты.
Расправив одеяло, Хьюга снял очки и лег на спину, закрывая глаза. Ладно, не так он и устал. Сейчас немного отлежится, вздремнет и вернется к парням. В конце концов, он капитан, не стоит ему сильно отрываться от коллектива. О Киеши Джунпей старался не думать.