Отплевываясь от снега, которого успел набрать полный рот, когда летел вниз с горы и орал, Анаэль наугад ткнул лыжной палкой в направлении голоса, но судя по ехидному смешку, не попал.
- Иди ты со своей помощью в... - Анаэль упоенно расписывал волшебные преимущества места, которое указал в качестве конечного пункта назначения некоего экзорциста, тщетно пытаясь самостоятельно подняться на ноги, причем так, чтобы оказаться на лыжах, а не с ними на голове. - Неужели нет более легкого способа добраться до твоего убежища? Ты специально надо мной издеваешься?!
Кое-как выровнявшись, он, демонстративно игнорируя взгляды Константина, осторожно переставляя лыжи, двинулся в указанную сторону. Ветер усиливался с каждой секундой, скрипя верхушками сосен и швыряя в лицо влажные комья снега. Ни вздохнуть, ни дух перевести, вообще рот открыть невозможно. Анаэль счел за благо заткнуться и проделать оставшийся путь молча.
Идти становилось все трудней, да и злой запал понемногу сошел на нет, уступив место безразличию и усталости. Замедлив темп, он сначала поравнялся с Константином, а потом и вовсе поплелся у него за спиной, прикрываясь от метели рукой и стараясь не потерять из виду широкую спину.
- Пришли? - заметив, что Йен остановился, Анаэль едва успел затормозить, чтобы не врезаться в экзорциста. После чего осторожно выглянул из-за плеча врага, надеясь разглядеть разрекламированный им бункер. - Мда, Константин, я всегда знал, что у тебя не все дома, но не думал, что до такой степени. Где дом-то, тьфу, бункер? Ты его под землей, что ли, вырыл? Или у местного медведя берлогу арендуешь?
Анаэль устало зевнул и опустился на снег. Он жутко замерз, хотел есть, в добавок чертовски устал. Вот прилечь бы, согреться, поспать. Падший обхватил себя за плечи и прикрыл глаза.
- Мне все равно, если мы не пришли. Мне все равно, где он и какой, этот твой бункер. Дальше я не пойду. Сюда ни один идиот кроме нас не сунется. А даже если и так? Один раз ты отбил их атаку, но надолго ли? Ты не сможешь противостоять им вечно.

- Мистер Джейден?
- Слушаю.
- Мистер Джейден, у нас возникла проблема. Я бы не стал беспокоить вас по незначительному поводу, но...
- Что случилось, Джеймс?? - долготерпение не входило в число добродетелей Джейдена. Особенно, когда речь шла о деле. Собственно, с добродетелями у Похоти были весьма специфические отношения. Но в экстренных ситуациях он вполне был способен спокойной выслушать обратившегося, особенно если в этом был его собственный интерес. Тем более, что Джеймс Бранд был последним человеком, кого он мог заподозрить в нагнетании обстановки и высасыванию проблем из пальца.
- Возникли непредвиденные задержки, мистер Джейден, - интересно, ему показалось, или в голосе владельца "Terrae Salus Pharmaceutical" и правда сквозило беспокойство?
- Проблемы? Какого рода?
- Не уверен, что... помните ту благотворительную организацию, от которой поступил запрос на поставку вакцины в страны третьего мира? Их представитель настаивает на встрече. Это серьезная религиозная организация, если  мы проигнорируем их требования, у нас могут возникнуть трудности. У них большие связи.
- Я вылетаю через пару часов. Дождись меня. И еще, Джеймс, мне нужна вся информация, которую ты только сможешь достать.
- Все понял. Машина будет ждать вас в аэропорту.
Лионель оборвал разговор, не прощаясь. Не стоило покидать Штаты накануне такой сделки, он знал, но дело, которое привело его в Англию было важнее.
Джейден подошел к окну и, отодвинув шторы, выглянул на улицу. Окна гостиницы, в которой он остановился, выходили на Грин-парк, точнее, северную его сторону. Один из королевских парков Вестминстера, сейчас Грин-парк был любимым местом отдыха не только лондонцев, но и приезжих. Ежедневно его посещало огромное количества народа. Среди них были люди абсолютно разных слоев населения, различных социальных статусов, верований и взглядов. В тишине густых аллей этого не отягощенного наличием памятников и других достопримечательностей зеленого массива, можно было наблюдать довольно любопытные вещи. Подслушать случайный разговор, стать невольным свидетелем чьей-то радости или разворачивающейся драмы. Это место нравилось Джейдену. И каждый раз, глядя на счастливые улыбающиеся лица туристов, он гадал, скольким из них известно, что когда-то этот парк, основанный еще при Генрихе VIII, был излюбленным местом дуэлей?
Наверняка, не многим.
Что бы сказали парочки, обжимающиеся по ночам в темных аллеях? Люди - удивительные создания. С такой легкостью ставят любовь и смерть на одну чашу весов, а потом удивляются, почему у них все наперекосяк.
Лионель отошел от окна и задернул шторы.
- Рик, у тебя все готово? - он уже целый день не выпускал из рук мобильный. Все эти новомодные технологические новинки, изобретенные людьми, были самыми интересными игрушками за последние несколько сотен лет. Сотовая связь, интернет, транспорт. Целый мир - огромный парк аттракционов, где к его услугам все самое лучшее. Похоть всегда был очень любопытен.
Последний раз он выходил в мир людей в средние века. Вот где была скука смертная. Спасибо, хоть инквизиция не подкачала.
- Да, мистер Джейден, самолет будет готов через два часа. Вылет разрешен в 14. 00. Аэропорт Биггин Хилл, сэр.
- Отлично.
Значит, у него есть еще полтора часа.
***

"Terrae Salus Pharmaceutical", одна из крупнейших фармацевтических компаний Соединенных Штатов появилась всего несколько лет назад, но уже успела громко заявить о себе, как на внутреннем, так и на внешнем рынках. Безусловный лидер продаж, она по праву могла гордиться своим научным составом и открытиями в области фармакологии, специализируясь на разработке вакцин от наиболее распространенных вирусных заболеваний.
И хотя конкуренты поговаривали, что компания не так чиста, как кажется на первый взгляд, обвиняя  в разработке биологического и химического оружия, за неимением прямых доказательств репутации компании была чиста, как первый снег, а связи ее владельца, мистера Бранда со знаменитым в определенным кругах Лионелем Джейденм, формально являющимся частным советником по инвестициям, с успехом затыкали рты тем, кто не верил таблоидам.
О Джейдене ходили разные слухи, а пресса окрестила его "человеком без прошлого", что могло означать только одно: даже пройдохам папарацци не удалось на него ничего накопать. Что само по себе уже было невероятно.
***

Автомобиль Джейдена остановился перед зданием отеля Хилтон ровно за минуту до начала встречи. Не дожидаясь, когда шофер откроет дверцу, Лионель вышел из машины и, на ходу снимая плащ, направился через холл в конференц зал, раздраженно кивнув побледневшему администратору, бросившемуся было навстречу. Он прекрасно знал, куда идти.
Встреча должна была состояться при закрытых дверях. Никакой прессы, только руководство компании, юристы и представитель так некстати вмешавшейся в их дела благотворительной организации. Разумеется, если этот чертов представитель не надумал предать цель своего визита огласке.
А повод нервничать у Джейдена был, еще какой. В его планы вовсе не входила благотворительность в пользу больных Африки и прочих задворок цивилизации. Разработанная вакцина, якобы призванная стать панацеей от последнего штамма гриппа, предназначалась исключительно для жителей Штатов, и на это у владельца "Terrae Salus" и его загадочного компаньона были свои причины.
- Прошу меня простить за опоздание, - Лионель захлопнул за собой дверь и не глядя на собравшихся, прошел к своему креслу. - Вы готовы, господа?
Джеймс кивнул и пододвинул к Лионелю папку. В глазах Бранда застыло беспокойство.
Похоть хищно улыбнулся и покачал головой. Люди, пусть и облегчили себе жизнь с помощью всевозможных технологий, по сути остались такими же.
И эта встреча пройдет так, как он задумал, в этом Лионель не сомневался ни секунды. А уже через сутки Детройт и весь штат Мичиган будет в его руках.

- Нам только зомби для полного счастья не хватает, - Фай облегченно выдохнул, когда понял, что Джул понемногу приходит в норму. И снова уставился на дорогу. Сорок километров - это недалеко, езды на двадцать минут максимум. Интересно,  а почему закрыли заправку?
Наверное, дорога стала нерентабельной, такое иногда происходит. И все мелкие владельцы увеселительных заведений, отелей и закусочных, построенных вдоль нее, оказываются в глубокой заднице. Нет клиентов - нет смысла держать бизнес. Обычно эти здания так и остаются пустовать на обочинах, а их владельцы переносят бизнес в другое место.
Сейчас Флинна больше интересовала сама заправка, а не то, что к ней прилагается, но, конечно, если им удастся еще разжиться и едой, будет здорово.
Блэк задумчиво уставился в окно, и у Фая появилась минутка, чтобы подумать.
Странное чувство. Стоило только Джулу появиться в его жизни, и он снова испытывает желание заботиться о нем. Фай не понимал, что происходит, но задницей чуял, что грядущее расставание пережить будет намного сложней, чем предыдущее. Хотя бы потому, что для него было очень важным то, что он только что узнал: Джулиан никогда не забывал его. И то, что он сам за последние десять лет так и не смог избавиться от чувств к бывшему любовнику, ставшему ученым с мировым именем.
Прошло столько времени, Джул теперь взрослый мужчина, а ему все так же хочется обнять его за плечи и потрепать по волосам.
Лес, через который шла дорога, становился все гуще. Просветов между деревьями почти не было видно, к тому же начало заметно темнеть, и Флинн включил дальний свет. заброшенная дорога наводила жуть, заставляя себя чувствовать неуверенно и нервозно.
Фай покосился на притихшего ученого, гадая, о чем тот сейчас думает.
- Слушай, я понимаю, что все непросто. Ну, между нами. Так что , думаю, надо установить какие-нибудь правила, пока я не запорол нахрен задание и ты не пострадал либо от моего непрофессинализма, либо от моего идиотизма. Твоя безопасность сейчас - это самое важное, запомни. И не смей думать ни о чем другом, понял? - Фай нахмурился и полез за сигаретами, вытряхнул одну из пачки и закурил. - Можешь меня ругать, подкалывать, насмехаться, делай, что хочешь, но не выводи меня из себя, у тебя это слишком легко получается. Мне нужно думать о дороге, вот прямо сейчас, а я могу думать только о тебе. Какого черта я тогда уехал! Если бы я не был таким трусом и придурком, ты не попал бы сейчас в эту дурацкую ситуацию. И был бы в безопасности.
Флинн замолчал, на какое-то время полностью поглощенный сигаретой. На сидящего рядом ученого он старался не смотреть.
- Я не могу спокойно на тебя реагировать, Джул. Я знаю, ты не веришь мне, но все это время... я всегда помнил о тебе. И эти твои финты, знаешь, я... я хочу все послать к черту и приковать тебя наручниками к радиатору в какой-нибудь богом забытой гостинице, где нас никто не найдет, - Флинн криво усмехнулся и в несколько затяжек докурил сигарету. - Чувствую себя озабоченным подростком. Как будто год ни с кем не трахался. Хотя,  да, ну почти...
Фай замолчал, сообразив, что его откровения свернули куда-то не туда.
Джул часто снился ему, и каждый раза во сне Фай пытался удержать его, просил не уходить, но раз за разом терял из виду. И сейчас эта проклятая поездка очень напоминала его сны. Ему даже хотелось ущипнуть себя, чтобы проснуться. Получить второй шанс исправить то, что натворил - такое дается не каждому. И он очень боялся упустить его.
Да, он понимал, что Джул может банально мстить ему за прошлое. Ведь что может быть лучше сценария с "сделал вид, что простил, дал надежду, а потом бросил, и пусть этот мудак почувствует, как плохо было мне тогда"?Но даже в этом случае Флинн был согласен на что угодно, только бы попробовать исправить ту боль, которую причинил им обоим.
В конце концов, не такая уж она и большая эта их разница в возрасте. Сейчас, например, она практически не заметна.
Выхватив взглядом очертания чего-то отдаленно напоминающего заправку, Фай понял, что она стоит не вдоль самой дороги, и ему придется свернуть в лес, чтобы подъехать. Несколько раз они проезжали указатели и загородительные стенды "Дорога закрыта на ремонт", "Опасно", "Проезда нет", но возвращаться назад было еще более неудачной идеей, чем ехать непонятно куда.
Так они получат хотя бы какую-то фору и смогут перевести дух. И смогут нормально поговорить.
И в этот момент он понял, что не поедет в Гренобль. И больше не будет связываться с Джилл. А машину поменяет, как только предоставится такая возможность.
"Нам нужно исчезнуть"

- Джул, это хуже, чем в фильме ужасов,  - Фай кивнул на темные провалы окон небольшого одноэтажного здания, показавшегося за деревьями, как только он съехал с дороги. - Честно говоря, я думал, все будет не так запущено. Похоже, они тут даже комнаты сдавали. О, а это у нас что? Мминимаркет? Надеюсь, там осталось пиво и какие-нибудь чипсы. Ты прав, есть хочется ужасно.
Флинн остановил машину у заправочного автомата и заглушил двигатель.

Лодыжку выкручивало жгучей острой болью, и спустя пару минут после падения Такао уже не был так твердо уверен в том, что отсидится несколько минут, и все пройдет само собой. Семпаи помогли дойти до скамьи, и Казунари тяжело плюхнулся на нее, отбив задницу. На глазах от боли выступили слезы, а брови трагично сошлось домиком, но его губы были растянуты в неизменной кривой улыбке.
Он сам не понял, как оступился и подвернул лодыжку, все его мысли в тот момент были о только том, что сказал Мидорима.
Правильный пас, значит, господин ас? То есть, это он, Такао криво пасует, а не чертов Мистер Высокомерная Задница косячит. Очень удобная отмазка, вполне в духе Шин-чана. Такао не на шутку разозлился, хотя знал, что, скорей всего, Мидорима прав. В конце концов, он еще ни разу на памяти Тако не мазал. Но все равно было обидно.
И он это сделал, передал Мидориме гребаный идеальный пас, свой фирменный. И ожидаемо засмотрелся, любуясь траекторией летящего в корзину мяча. Как всегда безукоризненно.
Перфекционист хуев! Но как же хорош, зараза!
Сегодня на тренировке Мидорима вообще вредничал больше обычного, и Казунари уже был близок к тому, чтобы признать: семпаи не так уж и не правы в своем желании отвесить вредному шутеру хороших таких командных тумаков. Сегодня ему тоже очень хотелось прибить Мидориму, хотя бы за то, что так и не понял, с какого перепуга он на него злится. Не из-за этой же дурацкой обезьяны, он же тут не при чем. Тем более, что он сбегал и купил другой талисман. И прогулял из-за этого урок, между прочим.
Поглощенный неприятными ощущениями, которые щедро дарила ноющая лодыжка, он не сразу сообразил, что Отсубу заменил Мидорима, и только когда тот опустился перед ним на одно колено, бесцеремонно сгреб ногу Такао и поставил стопу на свое бедро, Казунари поднял на напарника круглые, как чайные блюдца, удивленные глаза. Это он сейчас ослышался, или эта заноза в заднице признала его своим партнером во всеуслышание? Такао даже забыл хихикнуть, как обычно делал, когда Мидорима выкидывал нечто подобное, экстраординарное. Переведя беспомощный взгляд на капитана, он попробовал состроить жалобную моську, но Отсуба только пожал плечами, а Мияджи покрутил пальцем у виска. За спиной Мидоримы, разумеется. Хотя, этот мог и в лицо сказать, с него станется.
Сильные пальцы начали разминать сведенную мышцу, и Такао чуть не завопил от боли. Но почти сразу неприятные ощущения отступили, и он почувствовал некоторое облегчение. Боль перестала кусать и рвать мышцу, а по ноге растеклось горячее тепло. Как будто кровь в ней заменили лавой.
Такао, не отрываясь и, кажется, даже не мигая, смотрел на сильные пальцы, не обмотанные тейпом, которые методично разминали и пощипывали его ногу, и чувствовал, как лицо заливает краской. Чертов Шин-чан! Он совсем не соображает, что творит?
Его пальцы, ухоженные, сильные, ловкие, черт  знает какие еще, Такао даже думать об этом боялся, без белоснежных полосок тейпа выглядели странно. И очень неприлично.
Жар, охвативший ногу, медленно пополз от колен к бедру, поднялся выше, и Такао с ужасом понял, что у него встает.
Он не помнил тот день, когда осознал, что реагирует на прикосновения своего напарника не так, как на прикосновения других, как-то неправильно. Но зато очень хорошо помнил светлый момент, когда впервые возбудился от этих осторожных, как будто тщательно выверенных прикосновений. В тот день он впервые сбежал с тренировки, не попрощавшись ни с Мидоримой, ни с остальными. И бродил по дождю до самой ночи, не заметив, что промок до нитки. Потом, конечно же, ожидаемо свалился с охрененной такой простудой. Зато у него появилось много свободного времени, чтобы подумать о том, что происходит.
Выводы, к которым он пришел тогда, были совсем неутешительными. У него встает на Мидориму! Это же полный пиздец. Это же как зомбиапокалипсис, только намного, намного хуже.
Вот тогда-то он и начал активно обращать внимание на девчонок и встречаться с Юмико. До нее были и другие, но так, ничего серьезного, дальше поцелуев дело не зашло. И когда он понимал, что не чувствует и половины того, что испытывает от прикосновений Мидоримы, он их бросал. Зачем пить лекарство, которое не помогает?
Молчание начинало нехило так напрягать. И Такао уже хотел собраться с духом и ляпнуть что-нибудь про то, что когда Мидорима станет врачом, ему лучше носить темные очки и медицинскую маску, чтобы пациенты не шарахались от его ужасающего взгляда и непроницаемого отрешенного ебала, как Мидорима заговорил. Первый.
Не иначе кто-то большой в лесу сдох.
Лучше бы молчал. Потому что желание втащить по очкам стало просто невыносимым.
"Господи, божечки мои, за что? Ну как можно быть таким идиотом? Так, стоп. Это что, он об этом думал все это время? Значит, он такой из-за той дурацкой шутки?"
Которая совсем не была шуткой, но знал об этом только Такао. Мидориме совсем не обязательно было быть таким проницательным. Ну, вообще-то он и не был.
Вот теперь Такао окончательно перестал понимать происходящее. Театр абсурда какой-то, но с Шин-чаном всегда так.
- Дешевкой, запасным вариантом, лучшим из худших, вынужденной необходимостью?!! - он говорил непривычно тихо и очень серьезно, как идиот повторяя за Мидоримой все те эпитеты, которым тот так щедро себя наградил. - Ты?! Ты совсем придурок, Шин-чан?
Шутить резко расхотелось, как и любоваться на то, что вытворяют руки Мидоримы с его ногой. Какой-то церебральный стриптиз, по-другому и не скажешь. Нет, он всегда подозревал в себе мазохистские наклонности, но не в такой же степени. Сидеть беспомощным, с задранной ногой и стояком, когда Шин так близко, да еще и несет несусветную чушь про то, что Такао, видите ли, соберется его целовать только когда все девчонки перемрут, - было, мягко выражаясь, неловко. Хорошо, что никто этого разговора не слышит, все заняты тем, что происходит на площадке.
- Ты что? Ты зачем так, Шин-чан? Я же не говорил такого, - Такао так разозлился, что даже растерялся. Но схватил свисающее с плеча полотенце за край и рванул вниз, роняя на колени. Не хватало еще, чтобы Мидорима заметил его стояк. - И ничего я не решал. Это ты сейчас решил, что ты не хочешь со мной целоваться и вообще тебе противно. Мог бы и промолчать, я это и так вижу, даже по твоей безэмоциональной роже.
До Такао дошло, что он только что ляпнул, и он прижал ладонь к губам. Ну почему он никогда не слушает советов своей бабушки? Мудрая же женщина. Сколько раз говорила "Не мели языком по чем зря, подумай сначала головой, а не задницей, а то когда-нибудь такого наговоришь, что назад не вернешь. Слово - не воробей, Казу" Ну спасибо, бабуля, накаркала!
Но Мидорима продолжал заниматься самовлюбленным самоедством, и Такао понесло.
- Унизительно? Значит, сама мысль о том, что я могу захотеть тебя поцеловать кажется тебе унизительной? - Голос предательски сел, и Казунари, подавший вперед, снова оказываясь с Мидоримой нос к носу, глухо и очень зло прошептал. - Это я от тебя не ожидал, вот что! - он не заметил, что машинально употребил любимую присказку  напарника. Обида росла в груди, давила, заглушая покалывания в ноге, болезненное возбуждение и последние остатки здравого смысла. - А знаешь, что, Шин-чан? Мне надоело. Может, я с Ханазуми встречаюсь не потому что ... может, я совсем не хочу с ней целоваться? - Такао задыхался, выплевывая слова жестко, беспорядочно. - Может, я с тобой хочу? А тебе вот противно. Что, не ожидал такой подставы?
Казунари широко ухмыльнулся, но в этой улыбке безумия и горечи было куда больше, чем веселья.
- А... хватит, прекрати! Отпусти.
Ему очень хотелось ударить Шинтаро по руке, оттолкнуть, но даже в таком состоянии он бы никогда не осмелился на подобное кощунство. Вместо этого осторожно взял его за запястье и убрал руку. Встал со скамьи.
- Капитан, нога не проходит. Можно, я домой?
Отсуба обернулся, вытирая ладонью пот со лба, и устало отмахнулся.
- А, вали лесом, Такао. Все равно тренировка псу под хвост. Только самого не отпущу. На ногу тебе рано наступать. Мидорима, поможешь ему дойти домой. И не надо делать такое лицо. Пора учиться отвечать не только за себя.
Такой подставы Такао не ожидал.
- Семпай...
- Двигай давай, пока я не передумал, Такао! И чтоб завтра я тебя тут не видел. Два дня перерыва. И не вздумай носиться по школе, узнаю - вторая нога заболит. Все понял? Мидорима, отвечаешь за него головой. Хоть хвостом ходи, хоть на руках носи, хоть спи с ним, - команда грохнула дружным хохотом, - но чтоб этот идиот через два дня был на ногах.

Не ожидая такого поворота событий, председатель удивленно уставился на приземлившегося у его ног на задницу Фоера, забыв о самоконтроле и даже не подозревая, что сейчас на его лице отражаются все эмоции. Что не так с этим парнем? Раньше Томас не обращал особого внимания на скромного тихого Чарли, который никогда не был ни особо инициативным, ни хоть сколько-нибудь проблемным. Они почти и не общались, разве что по необходимости. И уж точно Майер никогда не думал, что все может вот так по-дурацки обернуться.
Сообразив, что если до этого его возбужденное состояние было не особо заметно, то сейчас ракурс ощутимо изменился, и у Чарли есть все шансы лицезреть председательский стояк, Томас почувствовал, что краснеет, и со звонким хлопком припечатал ладонь к лицу.
"Два идиота! Мы выглядим, как два идиота!"
Но о выдержке председателя студсовета не зря ходили по школе легенды. Затолкав неловкость и смущение куда подальше, Майер взял себя в руки, на его лицо снова превратилось в непроницаемую маску, которая скрыла смятение, желание и горячий интерес, возникший в тот момент, когда Фоер поднял на Томаса покрасневшее лицо. Майер уставился в его глаза и понял, что просто физически не может прервать зрительный контакт. Или не хочет.
Томас тяжело вздохнул и протянул руку сидящему на полу Чарли, то ли чтобы забрать у него злополучные чашки, то ли для того, чтобы помочь подняться.
- Похоже, нам придется начать сначала, - Томас очень надеялся, что его голос звучит нормально. Сам он себя почти не слышал, мешал учащенно бьющееся сердце и резкая боль в висках. - Привет, - он понимал, что Чарли тоже неслабо тупит, и в другой раз бы не удержался от едкого комментария, но сейчас издеваться над Фоером желания не было. Точнее, желание, чтоб его, как раз было, но точно не ерничать и измываться. - Давай сюда чашки. Или руку, - Майер едва заметно улыбнулся, признавая, что в таком фарсе ему еще не доводилось участвовать.
Оставалось надеяться, что Чарли, мысли которого наверняка были заняты собственным падением, мало что успел рассмотреть.

- Такао. Скажи, пожалуйста, куда подевались мои очки? Никак не могу найти их.
Не то чтобы Мидорима всерьез ожидал, что Такао знает ответы на подобные вопросы, но зато он был уверен: за все странные, загадочные и необъяснимые случаи отвечает именно он.
- Чтоб ты понимал, это дело первой важности. - Мидорима нахмурился, фокусируя расплывающиеся контуры. - Запасные очки раздавила моя сестра, а новые запасные я еще не купил, такие дела.
- Шин-чан, знаешь, сколько сейчас времени? Пять утра! Ты ищешь свои вторые запасные очки в пять утра? О, прости, первые запасные, вторые ты еще не купил. Шин-чан, я понимаю, что ты раздражен и плохо видишь, но не надо так близко... эээ, не надо, я сказал. Что ты хочешь рассмотреть на моем лице? Следы преступления? Я, конечно, обожаю таскать твои вещи, но ты был достаточно убедителен, чтобы я понял: твои очки- это святое! Так что, Шин-чан, я тебя очень люблю и ценю, как аса, друга и вообще, но иди на хер и дай мне поспать. Я из-за тебя и так всю ночь кошмары во сне смотрел.
- Такао. Мне нужны мои очки. Я искал везде в пределах комнаты и немного в коридоре, и их по-прежнему нет. В твоей квартире даже по свету передвигаться - травмоопасно, вот что! Я не собираюсь набить шишку или что-нибудь сломать, только потому что тебе надумалось разыграть очередную шутку. Сознайся уже, что это твоих рук дело!
- Не моих, Шин-чан, хотя, ты все равно не поверишь. И не надо вещать таким трагичным шепотом. Капитана ты хрен разбудишь, хоть с бубном на нем пляши, а Мияджи-семпай и  так давно проснулся, сам разве не чувствуешь темную злобную ауру! Ихихихихи! Я тебе почку свою отдам, если это не так. Ай! Семпай, больно! И что значит "хорошо, что не мозги"? Шин-чан, заступись за меня. Мы же с тобой спали вместе, в обнимку! Да! Так что после того, что между нами было... мог бы и... и вообще, отлить можно и без очков. Аааа! Вспомнил. Мы когда засыпали, ты их сонный снял и в кулаке зажал. Давай в одеялах посмотрим. Ииии!! Хих-хи. Шин-чан, это моя нога. Ох, а вот это уже не нога... Что значит "кончи уже, скотина и угомонись"? Мияджи-семпай, мы, между прочим, важным делом заняты.
- Господи, придурок, заткнись и ищи их молча. Нет, лучше отвернись от меня. Отвернись! Отодвинься и там тихо лежи! Будешь возиться - точно что-нибудь раздавишь. Под подушкой ничего нету?.. И почему скорпионы такие скотины... Ох, прошу прощения, Мияджи-сан. Мы сейчас закончим. Только Оцубу-сана не разбудите, вот что. Да дойду я, дойду... И так помню, куда идти... А тебя, Такао, если еще раз что-нибудь выкинешь - вообще на пол выгоню!
- Это кто тут скотина? Нет, Мияджи-сан, тебя не спрашивали. Куда мне двигаться, Шин-чан? Мы и так тут с тобой, как две шпротины в банке, попка к попке. А, этот не попка? Не смотри на меня так, Шин-чан, я это... хихихи.. уточняю, на всякий случай. Ааааа, капитан, простите, я не хотел вас будить! Это все Шин-чааан, это он в пять утра очки ищет. Я тут при чем? Шин-чан, хочешь я с тобой в туалет схожу? Ну, буду как эта, как ее, собака поводырь.

И как у этого паршивца так быстро получалось деморализовать ее? Своей мягкой покорностью и преданностью, граничащей с идолопоклноством Казума в одно мгновение лишал ее возможности гневаться на него.
Бишамон застыла у стола, глядя на испорченные документы и поняла, что испытывает нечто похожее на стыд. Он потратил столько времени на их заполнение. Теперь все придется переделывать.
Осторожные пальцы коснулись ее волос, откидывая их назад, и Казума принялся аккуратно заплетать тяжелые пряди в косу.
Бишамон упрямо сжала губы. Похоже, ее распрекрасный Священный Сосуд думает, что может так легко манипулировать своей богиней. Это откровенно забавляло и немного раздражало Бишамон.
Да что он себе позволяет!
- Казума, - в ее голосе послышались металлические нотки. - Ты всегда занимался с Юкине в нашем саду. Это я еще понимаю. Юкине не виноват, что его хозяин дармоед и придурок, каких поискать. Но почему ты бегаешь к нему? Не смей выставлять себя на посмешище. Ты - мой шинки. Только мой. И принадлежишь мне. Ни Ято, ни Юкине. Мне. Не забывайся.
Ей вдруг очень захотелось поставить зарвавшегося шинки на место, но она никак не могла придумать что-то, что могло бы с такой же легкостью вывести Казуму из себя, с какой его выходки лишали ее душевного покоя.
А, кажется придумала. Его чувство вины. Ей было немного совестно, что она прибегает к запретному приему, но из-за этих занятий с Юкине они почти не видятся последнее время.
Частые отлучки Казумы заставили Бишамон осознать, что она по нему скучает.
Бишамон резко обернулась, оказываясь почти что в объятиях своего секретаря. Просто Казума не успел опустить руки.
- Сегодня ты проведешь весь день со мной.
Ее слова прозвучали как приказ. Они были несправедливы, но выражение лица Казумы того стоило.
- Только со мной, - жестко повторила она, наслаждаясь смятением, отразившимся в зеленых глазах.

Всю дорогу до дома Такао молчал. Наверное, это был первый раз, когда он не произнес по дороге домой ни единого слова. Только прожигал взглядом напряженную спину Мидоримы, который медленно крутил педали рикши.
Такао еще не приходилось смотреть на Мидориму под таким ракурсом, но он не чувствовал ни торжественности момента, ни долгожданного волнения или триумфа, только усталость и злость. Нет, он знал, что Мидорима временами тот еще идиот, но не думал, что до такой степени. Там, в раздевалке, хоть он не произнес ни слова, Такао почувствовал такую волну возбуждения и нервозности, исходящую от Мидоримы, что от неожиданности заткнулся сам. Но чертов любитель Оха Асы ограничился только тем, что впечатал его в стену между шкафчиками и схватил за горло. И так и застыл, как будто забыл, что хотел сделать. Или вообще не понял, что натворил.
Подобная нерешительность, граничащая с инфантильностью, неожиданно разозлила Такао. Мидорима был каким угодно: противным занудой, долбаным педантом, слишком прямолинейным, странным, лишенным сострадания, но он не был трусом. И то, что Такао увидел тогда в глазах напарника, совсем ему не понравилось.
Мидорима на самом деле не знал, что дальше делать.
И как бы ни было обидно, на этот раз Такао не собирался ему подсказывать.
Нога болела, в голове свили воронье гнездо мрачные мысли, а Шин-чан вел себя так, будто ничего необычного не случилось. Как будто Такао не признался ему в своих чувствах за сегодня целых два раза. Как будто чувства Такао для него на самом деле ничего не значили.
Такао понимал, что Мидорима, скорей всего, растерян, он же прекрасно знал, что у друга нет опыта в подобных делах, но менее обидно от этого не становилось. Он тоже с девчонками так встречался, что обнять и плакать, но нашел в себе смелость выдавить нечто похожее на признание. Хотя бы сказал, что хочет его поцеловать.
Вообще, с тех пор, как он познакомился с Мидоримой, у него резко не стало свободного времени. Потому что все свое свободное время он проводил с Мидоримой, у Мидоримы, в поисках чего-то для Мидоримы или по пути к Мидориме. Весь его мир вертелся вокруг Мидоримы, и во вселенной Такао Казунари он был центром, богом и черт его знает кем еще. Такао  иногда чувствовал себя наркоманом, скрывающим ото всех свою шин-чан-зависимость. Ему было стыдно признаться в этом кому-то еще, но дела говорили больше слов, и все все знали и так. Сначала ему было странно и очень неловко, даже страшно, что кто-то догадается. А потом, когда он понял, что его чувств не видит только слепоглухонемой идиот (то есть, Мидорима), он успокоился. Друзей меньше не стало, девчонки на свидания приглашать не перестали, даже с матерью отношения наладились, когда она поняла, что друг, о котором постоянно рассказывает ее сын, кажется, не совсем друг в традиционном смысле. Наверное, ей просто нравилось, что ее беспутный разгильдяй Казу наконец-то понял, что такое ответственность за кого-то.
Вот и сейчас. Такао поплелся в свою комнату, подпирая стеночки, а мать потащила Мидориму в кухню. Зачем, спрашивается? Он все равно терпеть не может ее чай, да и печенье такое не ест.
Им вообще нечего предложить такому богатому мальчику, как Шин-чан, он привык к совершенно другой пище, качеству чая, общению. Ему здесь не интересно. Как мама не понимает?
Если честно, сейчас Такао надеялся, что Мидорима, доставив его домой, уйдет. Приказ капитана он выполнил, довел напарника до дома, а все остальное его уже не касается. Еще пару часов назад Такао прыгал бы от восторга, что Шин-чан решил зайти к нему на чай, а сейчас этот визит не вызывал ничего, кроме досады на то, что Мидорима не дает ему остаться наедине со своими мрачными мыслями. В голове тоскливо-депрессивное гнездо разрослось до размеров дирижабля и, кажется, самозаселилось надрывно каркающими жильцами.
Ну и пусть. Пошли все в задницу! Все равно завтра целый день лежать, в школу он вряд ли пойдет.
Но Мидорима не ушел. Вместо этого притащил аптечку и сунул ему в руки какую-то мазь. Такая вполуха слушал, как тот нес что-то про скорую, про перевязку и про то, что такая идиот. Знакомая песня, он ее каждый день слышит. Итак, господин ас оседлал своего любимого конька. Ему бы впору трактат написать "О тупости и идиотизме Такао Казунари, как представителя среднего класса японского урбанизированного общества"
Обычно Такао получал невыразимое удовольствие от этих нотаций. Потому что больше Шин-чан ни на кого так не орал, ни о ком так не беспокоился, никому не хотел вдолбить в голову, что ходить зимой без шапки, есть на ночь шоколад и орать на американских горках - это неправильно. Это был его персональный кинк, пусть и мазохистский, но он тащился от него, как одержимый, он впитывал каждое сказанное другом слово и кивал с радостной улыбкой на роже и, пусть потом все равно делал, как привык, понимал, что понемногу Мидорима умудряется его перевоспитывать.
Но сейчас он хотел только одного: остаться наедине с собой. И не хотел слушать раздражающие нотации, которые, как он был уверен, Шин читал не столько из любви к искусству занудства, сколько из страха замолчать и спросить, наконец, то, что его действительно волнует.
- Я понял, я виноват, - чтобы поскорей избавиться от общества Мидоримы, Такао решил соглашаться со всем, что тот говорит. - Буду  думать головой. Хорошо. Я понял, - он устало кивал, избегая прямого зрительного контакта с Мидоримой, но и тот не спешил смотреть Такао в глаза, от чего становилось еще горше.
Эластичный бинт и мазь Такао отложил в сторону, даже не подумав ничего себе перевязывать. Нога его сейчас волновала в последнюю очередь.
"Оставь меня в покое. Ты так долго хотел этого, чтобы я замолчал, чтобы отцепился от тебя, так вот оно, Шин-чан. Бери и беги. Только оставь меня в покое! Потому что я не уверен, что..."
- Со мной все будет в порядке, - Такао внимательно рассматривал дешевый цветочный принт на одеяле. - Едь домой, Шин-чан. Тебе далеко. И уже поздно.

Такао казалось, что он спит. Наверное, мать, уходя, проводила Мидориму, тот ушел домой, а он уснул. Отрубился, ну, бывает же такое. Стресс, усталость, нервное напряжение, - Такао не знал, на что списывать сюрреалистичную реальность, в которую он погрузился в тот момент, когда за матерью закрылась дверь, но твердо был уверен, что спит.
Потому что ни в одном из параллельных миров Мидорима не стал бы носиться с ним, подписывать таблетки, собирать его вещи с пола и складывать аккуратной стопочкой на кресле, просить его не молчать. И уж точно он не стал бы его целовать.
А если подумать, что все это после того, как он попросил его уйти...
У Такао голова шла кругом, он совершенно растерялся, не зная, как реагировать. И молчал уже не из вредности, а потому что был настолько ошарашен, что не мог выдавить из себя ни слова. Он не мог поверить, что Мидорима на самом деле переживает. И даже не из-за травмы, которая лишила Шутоку атакующего защитника на несколько долгих дней, а из-за того, что Такао ведет себя не так, как обычно.
Он только и успевал мотать головой, отказываясь от таблеток и скорой, и ошалело хлопать глазами в ответ на рекомендации, которые Мидорима раздавал так же щедро, как до этого оплеухи. И ведь почти ни разу не назвал Такао идиотом.
Сон, точно сон.
Но когда Мидорима вдруг подошел вплотную к кровати и опустился на колени, Такао понял, что не может даже вдохнуть.
Он почувствовал запах Мидоримы совсем близко, и вздрогнул от горячей волны возбуждения, захлестнувшей его. Спокойствие и ступор исчезли, сейчас он волновался, как мальчишка, решившийся впервые признаться в своих чувствах. Глупо, как глупо. Он же уже признался, так откуда это дурацкое чувство? От Мидоримы пахло шампунем и немного шоколадом, и совсем чуть-чуть потом. Да, точно, он же вез его домой на велорикше. Но этот запах, его персональный запах, не похожий ни на один другой, вызывал в Такао такое острое, почти болезненное желание, что перехватывало дыхание, а бедра сводило судорогой. Этот запах лишал рассудка и способности здраво мыслить.
А потом губы Шин-чана прижались к его рту, и сердце забилось так быстро, как будто это не Мидорима, а он крутил педали всю дорогу до дома.
Поцелуй вышел смазанным и странным, Такао даже не сразу понял, что это был именно поцелуй. Губы Мидоримы, сухие и немного обветренные, оказались на вкус совсем не такими, как представлял себе Такао. Они были настойчивыми, но мягкими, как и сам поцелуй. Такой решительный и в то же время целомудренный, что от него моментально сорвало крышу.
Это его первый поцелуй. Никаких сомнений. Мидорима совершенно не умел целоваться.
И Такао накрыло. Стыдом за собственный эгоизм, смущением от того, что он только что поцеловался со своим другом и напарником по команде. И таким безграничным безудержный счастьем, что Казунари вдруг захотелось громко-громко заорать на весь мир о том, что теперь это точно его Шин-чан, он принадлежит только ему и никому другому, и хрен он его кому-то отдаст!
Вместо этого он громко, заливисто и счастливо расхохотался, выплескивая в этом смехе и нервозность, и ревность и сомнения.
- Ты такой идиот, Шин-чан! Мы оба такие идиоты! Ты просто псих ненормальный! Не стало легче? Как это? Это же просто...
Он рванулся вперед, обнимая Мидориму за шею, стекая на его колени с кровати, плюхаясь неловко, и во второй раз подворачивая чертову ногу. Заскулил от боли, едва сдерживая выступившие на глазах слезы и, нелепо путаясь в одежде, уже сам поцеловал Мидориму так горячо и жадно, как будто до этого только и ждал его разрешения.
- Сам не понимаешь, что сейчас сделал, да? - сбивчиво зашептал Такао, прерывая поцелуй и почувствовал, как горят огнем губы от желания снова прижаться к упрямому рту напарника. - Не понимаешь же, правда, Шин-чан? Ты ведь сейчас сам это сделал, разрешил мне целовать себя. Теперь все, ты попал.
Не давая Мидориме опомниться, он поцеловал его еще раз, теперь уже уверенней. Прихватил губам нижнюю губу, настойчиво провел по ней языком, проникая им в рот. Шинтаро еще не совсем понимал, что делать, пытался сжимать губы, но Такао был настойчив.
Воздуха в легких почти не осталось, но Такао не сдавался. И когда ему удалось, наконец, преодолеть преграду, проник языком в рот Мидоримы. Его язык коснулся языка Шинтаро, и тот торопливо попытался избежать касания, но Казунари это не остановило. Он только крепче прижался к другу и, обхватив ладонями его лицо, углубил поцелуй.
Отчаянно зажмурившись, так, что потемнело перед глазами, он жадно ласкал язык Мидоримы своим, сплетаясь, толкаясь в  горячий рот, прошелся по кромке зубов, небу, осторожно коснулся кончиком внутренней стороны щеки.
Так здорово!
Ни с одной девчонкой он не чувствовал ничего подобного. Почему ему так хорошо с Мидоримой? Он ведь и сам до конца  не понимал тогда, шутил или говорил серьезно. И только сейчас осознал, что не шутил, и правда всегда этого хотел, только не понимал до конца, что чувствует.
Боялся.
Все-таки они оба парни. А значит, он законченный извращенец, если хочет залезть языком в рот своего друга. Так ведь? Только сейчас, целуя Мидориму, Такао понял, что счастлив чувствовать себя гребаным извращенцем, что ничего другого ему и не нужно.
Он оторвался от его губ, только тогда, когда перед глазами поплыли цветные пятна. И, задыхаясь, хрипло рассмеялся. Потерся носом о нос Мидоримы и открыл глаза.
- Я не хотел с ней, никогда не хотел. Просто потерял надежду. Я думал, если я скажу тебе.... ты же... я думал, тебе станет противно, и ты меня оттолкнешь. Тебе же не противно, Шин-чан? - Такао криво улыбнулся, с тревогой заглядывая в зеленые глаза. - Если тебе не приятно, лучше скажи. Только я не могу потерять тебя, понимаешь? Если ты не хочешь, если тебе не нравится, я не ... нет, вру, я все равно буду! Ты мне сам разрешил. Разрешил же, Шин-чан? Ой, ой-ой-ой, моя нога!
Такао только сейчас почувствовал острую боль в лодыжке, он все-таки очень неосмотрительно сверзился с кровати. И снова болезненно скривился, понимая, что это не единственная проблема. В паху ныло и тянуло, а головка налившегося кровью члена болезненно терлась о ширинку.
- Шин-чан, - Такао жалобно посмотрел на Мидориму, понимая, что спалился по полной. Если тот сейчас снова включит модус сиделки и начнет кудахтать над ним наседкой, хрена с два получиться потереться о него. Мидорима его попросту из кровати не выпустит, и сам на пушечный выстрел не подойдет. Такао сцепил зубы, пережидая очередной приступ боли и расставил ноги, ерзая на колене напарника. Отставил задницу, прогибаясь в пояснице и потерся пахом о его бедро, прижимаясь щекой к щеке, опаляя горячечным дыханием ухо. - Шин-чан, я не знаю, чего больше хочу - чтобы ты мне эту ногу чертову отрезал, наконец или... кончить. Ты же тоже, да? Тоже?
Его всего трясло, и руки вдруг сделались ватными и чужими, когда он накрыл ладонью пах Мидоримы, сжимая пальцами его член прямо через ткань.
- Давай, а? Ты же хочешь, Шин-чан. Я помогу тебе. Хочешь, руками? Или в рот возьму...
Он не знал, чего боится больше: того, что Мидорима откажет, с презрительным холодным взглядом отталкивая свою слетевшую с катушек головную боль или согласится. Черт, он понятия не имел, что будет делать, если он согласится. До этого он такое только в яойной манге видел. И до сих пор с трудом представлял, как это делать. Но знал, чего бы хотел сам. Прямо сейчас.
- Шин-чан, если ты сейчас ничего не сделаешь, клянусь, меня разорвет как хомяка. У меня же сейчас все через край. Совсем мозги поплыли.

- Шин-чан!
Такао смотрел на напарника шалыми глазами. В его взгляде не было ни единого намека на стыд, ни капли рассудительности и трезвомыслия, только желание и такое жгучее обожание, какого не ожидал от себя и сам Казунари. Он вообще не мог связно думать, раз за разом прокручивал в голове, как Мидорима, надменный и высокомерный Мидорима, кончает, судорожно цепляясь за его футболку, он, как гребаный порноролик все ставил и ставил на перемотку какие-то обрывки из того, что еще не успело стать воспоминанием: его глухие стоны, ощущение влажного, горячего и такого настойчивого языка, ласкающего его язык, чувство, которое он испытал, сжимая его напряженные бедра, когда они терлись друг о друга, забыв обо всем на свете.
А не такой он и непробиваемый, его Шин-чан.
- Я еще не... Шин-чан, не оставляй меня так! Это нечестно!
Если бы у него была хотя бы пара минут, чтобы прийти в себя, подумать, как он выглядит со стороны, он бы, наверное, попытался взять себя в руки. Знал же, что не стоит давить на Мидориму. Меньше всего он хотел отпугнуть его. Но сейчас он просто не мог думать ни о чем, кроме того, как сильно хочет почувствовать освобождение от этого сумасшедшего давящего на ширинку и мозги напряжения.
Как так получилось, что от невинного поцелуя они сразу же перешли к такому? Такао вспомнил о своих снах, в которых позволял себе с Мидоримой гораздо больше того, что между ними только что произошло, и понял, что это закономерность. Рано или поздно это должно было случиться. Он все равно не смог бы сдерживаться постоянно. Временами, особенно после тренировок или когда они ходили по магазинам в поисках талисманов, он думал о том, как бы было здорово припереть Мидориму к стене и прижаться к нему, почувствовать его тело под своими ладонями. И целовать. Целовать так, чтобы вышибить из его умной головы всю его рациональную дурь.
Мидорима, растерянный и красный, как вареный рак, слепо шарил руками по полу в поисках очков. И от молниеносного осознания, что вот сейчас он найдет их и снова станет упрямым и несговорчивым, как раньше, Такао переклинило.
Он не хотел, как раньше. Да, они стали ближе за последние месяцы, но ему уже было этого мало. Он хотел вот такого Мидориму, беспомощного и чувственного, смущенного собственным желанием. Но еще больше он хотел холодного расчетливого шутера Поколения Чудес, отчаянно желающего заткнуть ему рот и отыметь на месте, чтобы не зарывался.
Такао раньше не думал об этом в подобном свете, но сейчас очень ясно понял, что он-таки мазохист.
Маска вечной беззаботности и дурашливости, за которой он привык скрывать себя настоящего, исчезла без следа. Это пугало и заводило одновременно. Ему было не по себе от того, что Мидорима может не принять его настоящего. Или подумать, что до этого Такао лгал ему. Неверно. Не лгал, просто нарывался, постоянно провоцировал, чтобы расшевелить, задеть, обратить на себя внимание, заставить смотреть только на себя.
Его Шин-чан, только его. И только он и никто другой способен терпеть его выходки, его дурацкий треп, его закидоны.
К черту! Пусть он и законченный эгоист, тут уж ничего не попишешь. Но остановиться он все равно не может, не сейчас. Это уже будет слишком.
Дрожащими пальцами Казунари расстегнул пояс и ширинку форменных брюк и, закусив губу и отчаянно зажмурившись, высвободил влажный от смазки член. Он сидел перед Мидоримой, бесстыдно расставив ноги и откинувшись назад и опираясь одной рукой о пол, и размашисто и жестко дрочил, сдерживая рвущиеся наружу стоны.
О боли в ноге Такао начисто забыл, все ощущения сконцентрировались в паху, живот и бедра сводило от напряжения и потребность избавиться от этого мучительно болезненного и одновременно умопомрачительного наслаждения стала просто невыносимой.
Он хотел, чтобы Мидорима прикоснулся к нему, хотя бы накрыл его руку своей. О том, что Шинтаро мог бы сам отдрочить ему страшно было даже думать. Но мечтать-то ему он не мог запретить!
Много времени не потребовалось. Такао хватило одного взгляда на лицо Мидоримы.
Он кончил с глухим вскриком, падая на бок и сворачиваясь клубком.
- Как же хорошо. Хорошо, Шин-чан, так охренительно хорошо с тобой, - он еще не успел перевести дух, и слова вырывались из пересохшего горла с большим трудом, но хотя бы начал связно мыслить, хотя осознавать реальность не очень хотелось.
Потому что тут же появился страх, что Мидорима сейчас найдет свои проклятущие очки, чтоб у них стекла выпали, нацепит их на нос и окатит его своим фирменным холодным презрительным взглядом. И это в лучшем случае. В худшем - просто уйдет и больше никогда не позволит приблизится к себе.
Ну конечно, он же только что дрочил на его глазах. Ужас. Черт! Чем он думал? Не мог потерпеть?
Не мог.
- Шин-чан, Шин-чан, ты просто охренеть какой сексуальный. Ты невероятный, Шин-чан. Мой...
Такао вытер испачканную руку о футболку, все равно ее теперь только в стирку.
- Я бы хотел тебя еще раз поцеловать, но ты же не разрешишь, да? - Такао тихо рассмеялся, хитро глядя на Мидориму из-под упавшей на глаза челки. - Не смотри на меня так, это смущает, правда. Я очень хотел сделать это с тобой,  так что даже не думай читать мне нотации. Давай в душ, а? Я тебе полотенце дам. И чистое белье. Оно совсем новое, еще с бирками, даже не распакованное. У меня и домашняя одежда есть. Только не пори горячку, ладно? Не уходи. Ты же не оставишь своего товарища лежать на полу? А, блядь, нога же!
Вот и боль вернулась. А как было хорошо без нее!
Такао болезненно поморщился, предпринимая попытку нормально сесть. Но сначала пришлось лечь на спину и застегнуть брюки. Не сверкать же перед Мидоримой голым задом.
- Поможешь встать? - Такао протянул Мидориме левую руку. Чем-чем, а пустыми иллюзиями он никогда не страдал. Вряд ли Шин-чан рискнет хватать его за ту руку, которой он только что на его глазах так самозабвенно самоудовлетворялся.

Он говорил, а Хьюстон сидел и слушал. Молча. Нет, несмотря на их разногласия, Джарвис никогда не считал своего напарника вздорным и самовлюбленным идиотом. Рэй прислушивался к его словам, как и сам Джарвис не игнорировал его мнение. Но сейчас все было не так. Эй-Джей не просто видел, что его слушают, он чувствовал внимание, чувствовал, что на него смотрят, внимательно, с непривычной заинтересованностью. Этот взгляд смущал и заставлял Джарвиса неспокойно поджимать пальцы на ногах.
- Но я не...
Он хотел сказать, что совсем не собирался разглашать подробности своей личной жизни, но Рэй уже увлеченно расписывал ему правила, и Эй-Джей неожиданно сдался, передумав возражать. Его охватил какой-то странный азарт, волнующее чувство, не знакомое ему прежде.
А Хьюстон тем временем задал первый вопрос. Джарвис вытаращился на него, как на больного. И почувствовал, как начинают гореть уши, шея и лицо. Как у него только нахальства хватило такое спрашивать! И верно, не стоило расслабляться, это же Хьюстон.
Ему лишь бы поставить его в неудобное положение. Так что пора привыкнуть и перестать распускать уши.
Но он сам решил играть честно, он тоже хотел знать о напарнике больше. Почему-то это сейчас казалось самым важным.
Хьюстон ждал, глядя на него выжидающе, с любопытством, и Эй-Джей решился. Взял свой стакан, но вместо того чтобы отпить из него несколько глотков, хватил залпом до дна.
Этот неудавшийся вечер, странные чувства, которые он испытывал от близости напарника, горячие руки Рэя (Эй-Джей чувствовал их даже через одежду). Такое ощущение, что все это ему снится. Наверное, именно это чувство изменившейся реальности и подтолкнуло Джарвиса открыться. Он устал окружать себя стеной.
Неужели он не может хотя бы раз позволить себе расслабиться? И выпить.
В конце концов, он не обязан признаваться во всех своих грехах на трезвую голову.
- Давай, наливай. Что ты так на меня смотришь, Рэй? - Эй-Джей почувствовал легкий шум в ушах, но решительно протянул напарнику пустой стакан.
- Ну что, теперь моя очередь задавать нескромные вопросы?
Эй-Джею было так стыдно, и в то же время он никогда не чувствовал такой свободы. Он был слишком занят своими переживаниями, поэтому не сразу сообразил, что произошло. Хьюстон выпил.
Эй-Джей посмотрел на него так, будто у напарника выросли рога.
- Серьезно? Нет, правда?
Джарвис зажал ладонью рот, сдерживая истерический смех.
- Нет, правда, наливай, Рэй.

Томас так забавно ругался и ворчал, пока забирался на его багажник, что у Джереми ухмылка с лица не сползала: никому ни слова, ага, как же! Когда бесценная задница главы Дисциплинарного комитета все же устроилась на этой сомнительной жесткой конструкции, Джерри деловито взялся за руль, словно готовясь к высокому старту.
- Незаконно - это травку покуривать и маленьких девочек тырить. А у нас всё по доброй воле. Или ты разрешаешь мне потребовать у Эрика выкуп за спизженного главу? - спросил он, слегка обернувшись. Жаль, он не увидел лица Томаса, однако, судя по его напряженно подобранному плечу, кому-то тут было очень ссыкотно. - Окей, Аспид, не буду тебя так больше называть. С твоим занудством тягаться - только нервы тратить. Попытка принизить, ага, как же...
Шевеление сзади так и пробивало на ха-ха, но дополнительный вес раскачивал велосипед, так что Джерри покрепче уперся ногой в землю. И когда Томас, наконец, определился, что с удобством тут ничего не поделаешь, и ляпнул про ситцевый сарафан, Джерри всё же не выдержал и в голос заржал на всю улицу. Его громкий смех беспардонно прокатился по пустующей округе, кто-то с той стороны тротуара нервно оглянулся на них и прибавил шагу. От восторга Джереми даже ладонью по рулю хлопнул: он обожал, когда Томас включал свою паранойю в такие дурацкие безобидные моменты.
- Я бы посмотрел на тебя в ситцевом сарафане! - громко хохотнул он. - Да ладно, подумаешь, сосед на велосипеде подвез, велика трагедия. Ты главное не свались, вот это реально будет неловко. Можешь за сиденье покрепче взяться. Только поосторожнее, не перепутай с моей задницей: у меня от спонтанных облапываний может случиться не менее спонтанная эрекция.
Хорошо быть бисексуалом - можно всякие сомнительные шуточки отпускать и наслаждаться реакцией. Хотя Торнтон больше любил девчонок, он был в принципе всеяден и мог похвастаться не самым обширным, но все же приметным опытом с парнями. Благодаря его болтливости и любви потрындеть про секс об этом знали все, так что Томас как-то очень неловко заглох. Видимо, воздух встал поперек горла.
Оттолкнувшись от земли, Джереми сдвинулся с места и быстро переставил ногу на педаль; велик, пусть и ощутимо потяжелевший из-за пассажира, без проблем покатился вперед.
- Окей, поехали! - объявил Джерри, неумолимо разгоняясь на идеально ровной заасфальтированной дороге.
Поначалу велосипед немножко вихлял, но, преодолев порог какого-то показателя скорости, пошел ровно и уверенно. Чувство свежего воздуха, бьющего в лицо, всегда привлекало Джереми, но в этот раз он не смог полностью на нем сосредоточиться: неожиданно присутствие Томаса стало угнетающе неловким. То ли тот как-то слишком близко подвинулся и теперь давил на него своей тяжелой аурой, то ли неожиданно включил свой комитетский модус и начал подсчитывать количество нарушений, за которые оказался вправе его оштрафовать, но Джереми начало назойливо казаться, что над ним в очередной раз навис Дамоклов меч.
- Ты чего там притих? - чтобы как-то развеять это чувство, спросил он. Парк закончился, и они выехали в город. - Боишься, что поматросят и сбросят? Ой, да не ссы. Можно на полпути в какую-нибудь кафешку заглянуть. Заешь стресс шоколадкой, или что ты там любишь. Я вот и сам не прочь пожрать.